На сайте богослов.ру вывешен документ для обсуждения под названием «Положение о монастырях и монашествующих».При беглом прочтении этого документа он оказывается вполне внушительным и убедительным. Однако это только всего-лишь первое впечатление. Этот документ построен по принципу всеобъемлемости мнений, но по главным вопросам и пунктам он представляет собой серьезную угрозу для будущего монашества.

В нашей Церкви невооруженным взглядом сегодня можно увидеть активизацию процесса так называемой централизации власти и умаления соборного начала. С точки зрения церковной каноники это называется так – рост власти епископата. Тем не менее, при, казалось бы, ее привлекательности и необходимости, данная тенденция, в действительности, ведет к разрушению церковной соборности-кафоличности, которая предполагает сакральный характер жизни Церкви, а не административно-правовой.

Второй тип церковного устройства является следствием активизации процесса обмирщения, когда духовно-аскетический идеал раннехристианской Церкви и византийского средневековья начинает признаваться несовременным. В итоге происходят опаснейшая подмена духа некой формой, но и форма оказывается смодулированной сообразно требованиям времени.

И если в древней Церкви иерархические степени служения соответствовали степени духовного преуспеяния, возрастания (κάθαρσις, φωτισμός, θέωσις)1, то теперь иерархическая степень рассматривается лишь как ступень административной власти, как нечто, самодостаточное.

Это искаженное отношение в духовной власти, имело место и во времена великих Вселенских учителей, о чем столь недвусмысленно со слезами на глазах пишет свт. Григорий Богослов. И именно это искажение было одной из серьезных причин для расколов, ересей. Однако если эти тенденции в раннехристианское время имели не повсеместный характер и подвергались осуждению многих выдающихся иерархов, то теперь ситуация совершенное иная. Новый взгляд на иерархическую власть вошел, как говорится «в моду».

Финансовая отчетность и отчетность по внешнему социальному служению приобретают в современной церковной жизни доминирующее направление. И это направление начинает отражаться и на монастырях. Из мест священного безмолвия, или хотя бы благоговейного сбережения православной культуры, монастыри, и прежде всего Лавры, превращаются в торговые бизнес-центры, активно разрушая священный дух обители, внося в нее растленный дух мира сего. На фоне этой обильной торговли монашеская община оказывается неестественно втиснутой в этот монстр накопительства и стяжания. Бедные монахи, лишенные всяких прав в монастыре, должны слышать постоянные упреки в свой адрес за существующее положение и закрывать глаза на происходящее безобразие.

Наскол ько мы понимаем, Положение о монастырях имеет своей первоочередной задачей систематизировать опыт монашества предшествующих веков и изложить его применительно к нашей действительности. Безусловно, как подчеркивается в Положении, монашество по своей сути является «нечеловеческим установлением, а божественным». Однако церковный документ, которому предполагается придать каноническую силу особым утверж дением на Архиерейском соборе РПЦ, должен не просто констатировать факт «нечеловеческого происхождения монашества», но стремиться всеми мерами сохранить этот наиважнейший и фундаментальный принцип монашеской политии. Должны быть описаны меры, с помощью которых монашество охранялось бы от разрушительных воздействий современного мира, морали и взглядов, и духа этого мира, направленных сегодня на разрушение человеческой личности в христианском понимании этого слова.

Поэтому в формулировке понятия монастырь необходимо ввести фразу - монастырь - это священное место, как посвященное Богу и предназначенное для священного монашеского жительства. Об этом говорится в Положениях о монастырях Румынской Православной Церкви и Элладской Православной Церкви. Однако размах коммерческой деятельности, которая сегодня просто шокирует паломников, должен пресекаться и особыми указаниями данного Положения. В них еще раз необходимо напомнить о правиле, которое четко и ясно запрещает всякую коммерческую деятельность не только в церковной ограде, но и в монастырской также.

Центральными положениями данного документа является, несомненно, следующие:

1. полная и абсолютная власть епископа над монастырем,

2. неограниченная и абсолютная власть административная и духовная игумена монастыря в священной обители,

3. фиктивный характер Духовного собора

4. полное бесправие иноков обители, которые находятся лишь на правах пользователей строений и имущества монастыря.

Все остальные негативные стороны Положения являются второстепенными и не столь существенно важными.

Теперь перейдем к посильному анализу этих положений.

Полная и абсолютная власть над монастырем правящего епископа.

Нет никакого сомнения в том, что с точки зрения и экклесиологии и канонического права епископ, как являющийся главой местной церкви, распростирает свою иерархическую власть и на священные обители. И это положение было закреплено рядом правил IV и VII Вселенских соборов. Тем не менее, необходимо понять о какой власти идет речь и в каких пределах она должна распространяться на монастырь, монашеское братство, которое живет совершенно иной жизнью нежели приходские общины.

Заметим, еще раз, что монашеская община это братство, связанное нерушимыми узами не только безбрачия, но и удаления от мира. Отсюда вытекает вполне справедливая закономерность - монашеская община живет собственной внутренней жизнью, которая ни коем образом не зависит от жизни епархии. Следовательно и методы архипастырского управления священной обителью должны существенно отличаться от приходов.

С точки зрения священных канонов монастыри и игумены находятся в каноническом общении с епископом и в послушании у него. Однако епископ свою каноническую власть распространяет на священные обители как духовный отец, рождающий своих чад во Христе. Однако власть епископа носит внешний характер, с помощью нее епископ не распоряжается монастырем, его имуществом, средствами, а следит за сохранением канонического порядка. (более подробно см. ваше указания да проявления канонической власти епископа ΚΑΤΑΣΤΑΤΙΚΟΣ ΚΑΝΟΝΙΣΜΟΣ υπ΄αριθ. 39. Περί των εν Ελλάδι Ορθοδόξων Ιερών Μονών και των Ησυχαστηρίων., Άρθρον 6

Κανονικαί Δικαιοδοσίαι Επισκόπου . а) епископ поминается на каждом богослужении, б)осуществляет высшее надзирательское служение по отечески и в качестве попечителя и защитника священных обителей и наблюдает за их спокойной божественной и в соответствии со священными канонами деятельностью, в) рукополагает избранного игумена, д) утверждает постриги монахов, е) расследует канонические преступления монашествующих в их образе жизни и заботится о безупречности их жительства, ж) проверяет законность экономической деятельности) Епископ не вмешивается во внутреннюю жизнь священной обители, в особенности что касается духовной жизни.

Это принципиально важные положения. (См. такжеΕΙΣΗΓΗΣΙΣ ΣΕΒΑΣΜΙΩΤΑΤΟY ΜΗΤΡΟΠΟΛΙΤΟΥ ΚΕΦΑΛΛΗΝΙΑΣ κ. κ. ΣΠYΡΙΔΩΝΟΣ ΕΝΩΠΙΟΝ ΤΗΣ ΙΕΡΑΣ ΣYΝΟΔΟΥ ΤΗΣ ΕΚΚΛΗΣΙΑΣ ΤΗΣ ΕΛΛΑΔΟΣ ΘΕΜΑ :« ΗΓΟΥΜΕΝΟΙ ΚΑΙ ΜΟΝΑΙ ΕΙΣ ΤΗΝ ΣΧΕΣΙΝ ΤΩΝ ΜΕ ΤΟΝ ΕΠΙΧΩΡΙΟΝ ΕΠΙΣΚΟΠΟΝ »)

Единственный случай, который позволяет епископу вмешиваться во внутреннюю жизнь монастыря, когда возникают конфликтные ситуации братии монастыря с игуменом. (это -то положение как раз и предусмотрено в ΚΑΤΑΣΤΑΤΙΚΟΣ ΚΑΝΟΝΙΣΜΟΣ υπ΄αριθ. 39, ε)). И епископ не должен в таком случае, как истинный пастырь, принимать сразу же сторону игумена, но с рассуждением и вниманием разобрать возникшую ситуацию. И это требуется особенно в наше время, когда игумены, в особенности если они епископы, проявляют чрезмерную деспотичность, дистанцируются от братства, относятся к нему чисто пользовательски и высокомерно.

За каждым монастырем, и в особенности за такими, как: Троице-Сергиева Лавра, Почаевская Лавра, Киево-Печерская Лавра, Александро-Невская Лавра, Оптина пустынь, должно быть закреплено право обращаться в Святейшему Патриарху, священному Синоду и правящему епископу с Особыми заявлениями по вопросам пастырским, догматическим, которые могут и должны служить опорой для выработки Поместной Церковью соборной православной, святоотеческой позиции по важным вопросам веры и жизни. Хотя Вселенские соборы и не предписывают таких особых прав монастырям, однако эти права являются историческим опытом Вселенской Церкви, а значит и традицией монашеского жительства. И совершенно неуместно в Положении о монастырях приводить 4 правило IV Вселенского собора, якобы запрещающее вообще вмешиваться «монашествующим в церковные дела».

Вопросы вероучительного характера - это не вопросы только епископата, но вопросы которые должны волновать всю паству, а монашество в первую очередь2, поскольку монашество в ходе правильной духовной жизни воспитывает в себе «духовное чутье к истине и лжи» (прп. Иоанн Лествичник), призвано быть «опорой епископа» (прп. Феодор Студит), быть «нервами Церкви» (прп. Феодор Студит), быть «исповедником веры и имени Христа» (прп. Феодор Студит. Большое огласительное слово.). И если сегодня сященноначалие отказывает монашеству нести такое служение в Церкви, то тем самым оно подрывает институт монашества.

Более того, мы считаем весьма целесообразным в монастырях создавать специальные Комиссии по Догматическим и каноническим вопросам, куда необходимо включать образованную братию. А эти Комиссии должны вырабатывать тексты для обращения к Святейшему Патриарху и к Священному Синоду, либо Архиерейскому собору Поместной Церкви по вопросам догматическим, пастырским и каноническим. Это внесет живительную, созидательную струю в жизнь и самих обителей, и тем более Поместной Церкви.

Монастыри должны быть в жизни Церкви живыми органами, а не мертвыми, полностью безразличными к вопросам волнующих Церковь Христову.


Неограниченная и абсолютная власть административная и духовная игумена монастыря в священной обители.

Хотя в Положении указывается на три способа избрания игумена монастырь, тем не менее избрание его братией, что только и является святоотеческой традицией, поставлено на второстепенное место.

Поскольку святоотеческая традиция соборного в избрании игумена монастыря отвергается как норма и как правило, то совершенно очевидным становиться то, что теряется важное звено в святоотеческом учении о монашестве, о испытанных и апробированных столетиями правилах киновиального жительства. Все эти правила, говоря о послушании игумену всегда предполагали святость жизни игумена, достижение им совершенства христианского и монашеского жительства, достижения им благодатного бесстрастия.

И не следует закрывать наши глаза на то, что поставляемые в наше время во игумены лица весьма и весьма далеки от тех идеалов, которые преподносятся в устах святых отцов Церкви Христовой. В наше времτ принципы избрания во игумены не только изменили принципу соборности (а им и только им является избрание игумена всей братией), но отвергли наиважнейшие святоотеческие ориентиры для избрания во игумены. И в наше время происходит так, что инок, как правило, по словам прп. Иоанна Лествичника, «наталкивается не на кормчего, а на простого гребца».

Необходимо обратить серьезное внимание на то, что в Положении не дается отдельного пункта относительно предъявляемых требований к игумену. В самом тексте Положений упоминается о некоторых требованиях, но они оказываются разбросанными по разным местам и главам. Следовало бы хотя бы ради напоминания, основные требования выписать из Лествицы прп. Иоанна Лествичника из «Слова к пастырю», либо его внести в качестве Приложения, в котором поместить и важные напоминания прп. Феодора Студита, прп. Паисий Величковского и др.

Однако нынешнее положение игумена таково, что он оказывается совершенно неограниченным в своей власти. И это при всем том, что нынешние игумены, включая и лиц в епископском сане, далеко не отвечают требованиям Церкви к игумену. Что в принципе и приводит к печальным участившимся случаям ухода из монастырей, охлаждению в монашеском подвиге, безразличию к вере, частым психическим заболеваниям, духовным надрывам.

Дух административного начала, который сочетается еще с духом стяжательства и стремления к приобретению максимальных экономических выгод, несет в братство сильные разрушительные начала. При таком господствующем духе (например в Троице-Сергиевой Лавре, где это слишком бросается в глаза), братья монастыря неизбежно будут рассматриваться как некое подобие «рабов». А наличие образованности и культуры будет бить по глазам и самолюбию начальства. В таких условиях не может быть спасительного благоустроения. В таких условиях братия живут и спасаются вопреки условиям.

В Положении есть высказывания, которые совершенно неприемлемы для нынешней ситуации в монастырях.

«Общее духовное руководство насельниками монастыря осуществляет игумен, духовный отец всей братии, который несет ответственность за ее духовное преуспеяние….» (VIII.8.3 Духовное окормление насельников.) Все последующие три абзаца хороши, но они не исполнимы и не приемлемы для наших монастырей. Эти идей бездумно реанимированы из жизни и практики Ватопедского монастыря. Который рассматривать в качестве монашеского идеала было бы не совсем правильно. Внешнее благолепие обители, не богатство и даже странноприимство еще не являются признаками правильной благоустроенности монастыря с точки зрения духовного внутреннего делания и т. д.

Нам слишком присуще увлекаться чисто внешними чертами и на них останавливаться. Между о. Софронием и о. Иосифом В атопедским как-то состоялась встреча и о. Иосиф поведал о. Софронию о возрожденной жизни в Ватопедской обители, о строгом следовании внешним предписаниям, подвижничестве. И о. Софроний ответил: «Да, это все хорошо. Но это не самое главное. Главное хранить любовь» . И это действительно так. И о любви, как главном критерии христианской жизни пишет апостол Павел в послании к Коринфянам (1 Кор. 13, 1-13). совершенно не приемлемым является контролирование игуменом, а не духовником частоты причащения. (8.2. Литургическая жизнь в монастыре).

Подчеркнем, что практика Оптиной пустыни времен ее великих отцов - причащаться раз в месяц, а исповедоваться и открывать помыслы ежедневно, на наш взгляд является более правильной и более приемлемой для русских обителей, нежели современная практика афонских обителей, основанная на рекомендациях отцов Колливадов. Афонская практика приемлема только для таких обителей, которые максимально отдалены от мира и максимально сосредоточены на внутреннем делании.

Исключение из Положения особого пункта относительно братского духовника является также грубым каноническим нарушением , поскольку и в дореволюционный, так называемый Синодальный период, церковной истории в монастырях всегда были братские духовники.3 Что подвигло Синодальную комиссию по монастырям, или составителей данного Положения вообще исключить положение «о братском духовнике»? Ответов может быть два: либо глубокое недопонимание того, что игумен не может быть духовником братства по ряду серьезных причин, либо желание устранить в лице духовника возможные трения и неудобства для осуществления игуменом управления монастырем в духе «эгоистического произвола».

Последнее известно в истории под названием тирании. Если часто приходится слышать в духовной среде критику проявлений демократии, то часто причиной такой критик является чистое невежество. И вот почему. Демократия как форма управления Афинским античным городом-государством в классический период истории (5-4 вв. до н.э.) принесла самые лучшие примеры и плоды в культуре и истории. Достаточно вспомнить период правления античными Афинами Перикла. Введенный в Афинах принцип демократичного устройства и правления был воспринят и в Церкви.

Кафоличность или соборность являются проявлениями античной демократии города-государства, но эта демократия строится на Богочеловеке Христе. А все члены Церкви, независимо от иерархического положения, прежде всего братья. И все призваны к свободе во Христе. Поэтому то и монастырь - это не казарма, не тюрьма, а братство во Христе. Первенство чести превращается в первенство в любви и служении (по свмч. Игнатию Богоносцу). «Кто хочет быть первым, да будет всем слуга». Откуда вытекает ложность мнений о превосходстве апостола Петра и учения о примате Римского епископа.

И в этом принципе монашеской политии, принципе братства (ἡ ἀδελφότητα) появляются совершенно новые отношения - любви во Христе, самопожертвовании, а не властительстве игумена над братией, пусть даже игумен и в епископском сане. Культура христианско и монашеской политии строится на любви и вполне естественном уважении и почт6ении к старшим и опытным, как данной заповеди. (См. свт. Григорий Палама. Добротолюбие, т.5. Комментарий на десятословие).

То есть игумен монастыря должен сам обладать этой глубокой культурой христианского самопожертвования. И если он ей не обладает, а так чаще и бывает, то братство монастыря превращается в арену непрестанных нестроений разного рода. А послушание и притом беспрекословное такому игумену теряет вяский спасительный смысл.

Вот почему в Положении следовало бы принять во внимание очень важные рекомендации прп. Паисия Величковского относительно игумена и образе послушания в монастыре:

«2. Второй чин, который мы по благодати Христовой установили для этого общего жития и который, как думаем, все монашеское житие возвышает, заключается в следующем. Всем братьям, единомысленно и единодушно ради имени Христова собравшимся в этом общежитии, должно прежде всего и более всего стяжать, по слову отцов, послушание, как путь, неуклонно ведущий в Царство Небесное. Всякую свою волю, рассуждение и самочиние оплевав и отбросив, должно со всем усердием стараться творить и исполнять волю, суждение и заповеди своего отца, если они будут согласны со смыслом Священного Писания, и по силе своей, душой и телом и всем своим благим произволением до смерти послужить со страхом Божиим и смиренномудрием братии, как Самому Господу, а не людям.

Настоятель, точно зная, что за души братьев он будет истязан в день страшного второго Христова пришествия, должен всеприлежно исследовать Священное Писание и учение духовных отцов, и без их свидетельства не следует ему от себя ни учение братии предлагать, ни заповеди преподавать или что-либо устанавливать, но он должен согласно смыслу Священного Писания и учению святых отцов часто поучать и наставлять братию, открывать волю Божию и по разуму заповедей Христовых назначать братьям монастырские послушания, боясь и трепеща предлагать им что-либо от себя, а не по разуму Писания, точно зная, что Писание Святое и учение святых отцов как для него самого, так и для братии есть наставник и верный проводник ко спасению.

Настоятель, являя собой всему собору образ смиренномудрия и во всем согласного и единомысленного союза духовной любви, должен всякое дело начинать и творить не сам по себе, без совета, но собирая искуснейших в духовном рассуждении братьев и по совету с ними, исследуя и Писание, да не будет что-либо противно Богу, Божественным заповедям и Писанию, – так следует начинать и творить многие важнейшие дела. Если же появится какое-нибудь необходимое дело, о котором и перед всем собором должно объявить, тогда подобает, собрав весь собор, с ведома всего собора и общего рассмотрения начинать и творить такое дело. Так между братьями может быть постоянный мир, единомыслие и нерушимый союз любви духовной». Это относительно образа управления монастырем игуменом. (Устав. п. 3)

А относительно послушания прп. Паисий говорит следующее: «Всякую свою волю, рассуждение и самочиние оплевав и отбросив, должно со всем усердием стараться творить и исполнять волю, суждение и заповеди своего отца, если они будут согласны со смыслом Священного Писания». (Устав. 2) Это важное «если» имеет тем более особое важное место в наше время. И это потому, мы это еще раз подчеркнем, что в наше время игуменское служение преимущественно носит административно-хозяйственный, а не духовный характер. Что приводит к частому изгнанию из монастыря только потому, что монах не в праве переступить голос своей совести и веры и поступиться ими. А таких случаев более чем достаточно.

Заявлять о том, что через игумена всегда проявляется воля Божия крайне опасно, особенно в наше время. Мы напомним тем, которые на жтом настаивают следующие слова прп. Иоанна Лествичника: «…рассуждение в общем смысле в том и состоит и познается, чтобы точно постигать божественную волю во всяко время, во всяком месте и во всякой вещи. Оно находится в одних только чистых сердцем, телом и устами».4

Фиктивный характер Духовного собора

В Положении о «Духовном соборе» говорится, что это «совещательный орган при игумене» (5.2.). Да, действительно в Положениях о монастырях Элладской Церкви Духовный собор так и называется. (Την διοίκησιν της Ι.Μονής και την εκτελεστικήν εξουσίαν ασκεί ο Ηγούμενος μετά του Ηγουμενοσυμβουλίου. См. ΚΑΤΑΣΤΑΤΙΚΟΣ ΚΑΝΟΝΙΣΜΟΣ υπ΄αριθ.39.

Περί των εν Ε)λλάδι Ορθοδόξων Ιερών Μονών και των Ησυχαστηρίων. Άρθρον 7
Διοίκησις Ι.Μονής 39.

Περί των εν Ελλάδι Ορθοδόξων Ιερών Μονών και των Ησυχαστηρίων). Но Духовный собор в монастырях в пределах Элладской Церкви решает вопросы «внутренней духовной жизни священной обители в соответствии со священными канонами, монашеской традицией и законами государства….». (τά τῆς ὀργανώσεως καί προαγωγῆς τοῦ πνευματικοῦ βίου καί τά τῆς διοικήσεως τῆς Μονῆς καθορίζονται ὑπό τοῦ ῾Ηγουμενοσυμβουλίου συμφώνως πρός τούς ῾Ιερούς Κανόνας, τάς μοναχικάς παραδόσεις καί τούς νόμους τοῦ κράτους, δι᾿ ἐσωτερικοῦ κανονισμοῦ, δημοσιευομένου διά τοῦ Δελτίου `` ᾿Εκκλησία `` ” (παράγραφος 4) 16))

Однако в условиях РПЦ, когда, мы еще раз это подчеркнем, игумен и даже епископ, чаще всего не является носителем монашеского этоса, отеческого духа, являясь административной фигурой, Духовный собор должен быть не столько совещательным органом, сколько органом управления монастырем. Собственно об этом и говорит прп. Паисий Величковский, если внимательно вчитаться в текст Устава. «Настоятель, являя собой всему собору образ смиренномудрия и во всем согласного и единомысленного союза духовной любви, должен всякое дело начинать и творить не сам по себе, без совета, но собирая искуснейших в духовном рассуждении братьев и по совету с ними, исследуя и Писание, да не будет что-либо противно Богу, Божественным заповедям и Писанию, – так следует начинать и творить многие важнейшие дела.

Если же появится какое-нибудь необходимое дело, о котором и перед всем собором должно объявить, тогда подобает, собрав весь собор, с ведома всего собора и общего рассмотрения начинать и творить такое дело». Хотя «под всем собором», исходя из всего контекста, следует понимать собор всей братии священной обители, а под «искуснейшими» – старцев Духовного собора. И следует обратить внимание каковы причины именно такого образа управления монастырем - достижение единомысленного союза любви.

Чего в принципе не может быть достигнуто в условиях РПЦ при единоличном и неограниченном управлении монастырем епископа-настоятеля, игумена. К глубокому сожалению епископы-настоятели даже в Лаврах без рассуждения и совета с духовно-опытными и пожилыми насельниками, не говоря о братстве, считают вправе менять распорядок обители, вносить серьезные изменения в богослужение и т. д. Что вносит вовсе не мир в монашеское братство, а расстройство, ропот.

Мы считаем, что наиболее целесообразно Духовный собор при монастырях делать главным управляющим органом священной обители, которому должен быть подотчетен игумен, в пресвитерском сане и в епископском сане также. Но в Духовный собор должны входить не «основные должностные лица», а преимущественно духовно опытные духовники, монахи в возрасте и имеющие жизненный опыт и многолетний опыт в монашеском жительстве. Совершенно недопустимым мы считаем включение в состав Духовного собора лиц не достигших 40-летнего возраста, и недавно пришедших в монастырь.

Духовный собор призван сдерживать все страстные порывы игумена, его человеческие немощи, которые могут отрицательно сказаться на отдельных «неугодных» личностях и на всем братстве священной обители. Кроме того в компетенцию Духовного собора должно входить и решение о назначении при уходе или кончине игумена временного лица, исполняющего игуменское служение.
Полное бесправие иноков обители, которые находятся лишь на правах пользователей строений и имущества монастыря.

Положение о монастырях ни разу нигде не говорит о правах монаха, инока как члена братства. И понятие о правах инока вполне естественно вытекают все из того же понятия монастыря не как казармы, а как братства. В некоторых местах текста Положений говорится о том, что « насельники должны иметь возможность обращаться со своими трудностями, недоумениями, смущениями к игумену, которому надлежит находить возможность принимать каждого для личного общения». Мы считаем, что данное положение хотя и верно, но оно должно быть внесено с соответствующей перефомулировкой в особый пункт «о правах иноков священной обители».
Любой инок как полноценный член братства обители имеет полное право все свои недоумения и предложения высказывать как игумену, так и Духовному собору. Он должен иметь право и для защиты любого из «подозреваемых братий». Исходя из общих пав епископа по управлению священной обители каждый инок имеет полное право, минуя Синодальный отдел по монастырям, непосредственно обращаться с жалобой в случае конфликтной ситуации с игуменом или членами Духовного собора непосредственно обращаться с рапортом, или Прощением к правящему епископу или Святейшему Патриарху. В особенности это касается тех случаев, когда глава Синодального отдела по монастырям является настоятелем той обители в которой произошла конфликтная ситуация.

Кроме того, если по тем или иным причинам настоятель монастыря, в особенности ставропигиального, не желает обращается в Святейшему Патриарху по настоятельной просьбе игуменов обители по важным вопросам жизни, веры, иноки обители должны иметь право личного обращения к предстоятелю РПЦ в письменном виде либо в виде беседы во время личной аудиенции. Иноки ставропигиальных обителей должны обладать правом высказывать Святейшему Патриарху и все свои нужды, тревоги и обиды, которые остались без внимания настоятеля монастыря.

Цель нами предложенных корректив в текст Положения о монастырях заключается: «определяет основные принципы и правила жизни монастырей Русской Православной Церкви в современных условиях и служит основой для внутренних уставов монастырей…»

а) разработанный документ все-таки отвечал своему предназначению -
б) сохранить монастырь в качестве важной живой благодатной ячейки в жизни поместной церкви,
в) сохранить в монастыре принципы церковной соборности
г) возродить значение монастырей в качества важнейших духовных центров Русской Православной Церкви, способных положительно и глубоко влиять на жизнь нашего народа и всей Русской Православной Церкви.

игумен Сергий С., кандидат богословия, Санкт-Петербург. 2014 год.

________________________________________

1См. у смч. Дионисия Ареопагита, прп. Максима Исповедника, а также у митрополита Иерофея (Влахос)Православная психотерапия. СТСЛ. 2010.

См. Οἱ ἀγῶνες τῶν μοναхῶν ὑπέρ τῆς Ὀρθοδοξίας. Ἐκδ. Ἱερᾶς Μονῆς Ὁσίου Γρηγορίου. Ἅγιον Ὄρος 2003, σελ. 14 (Πρόλογος τοῦ καθηγουμένου τῆς Ἱερᾶς Μονῆς Αρχίμ. Γεωργίου (Καψάνης)

См. Никодим, епископ Далматино-Истийский. Православное церковное право. СПб. 1897, стр. 42. п.176 Монастырское устройство
Лествица. Слово 26. О рассуждении помыслов, и страстей, и добродетелей. п. 2

http://apologet.spb.ru/ru/1883.html

От Движения «СНМП»,
Следует отметить, что сей проект, который предложен для обсуждения игуменам монастырей и иным духовным лицам, не имеет авторства. Кому задавать вопросы? Кто составлял? Известно, что к продвижению этого «Положения» имеет отношение игумения Иулиания, (Каледа Мария Глебовна), сделавшая доклад «Актуальные вопросы современного монашества» на научно-практической конференции «Толгская обитель: 700 лет со дня основания» , опубликованный в «Журнале московской патриархии» №7 за июль 2014г.

Кто же она – эта игумения Иулиания? Из скудных сведений о биографии женщины, размещенной на сайте московской Патриархии, невозможно узнать, чем она занималась до 5 мая 1995 года, где принимала постриг и каков опыт ее монашеской жизни?

Иулиания, игумения (Каледа Мария Глебовна)

Дата рождения:
8 апреля 1961 г.
Страна:
Россия
Биография:
Родилась 8 апреля 1961 г. в семье ученого-геолога Глеба Александровича Каледы, впоследствии священника, и Лидии Владимировны Каледы (в девичестве Амбарцумовой), дочери священномученика Владимира (Амбарцумова).
Решением Священного Синода от 5 мая 1995 г. назначена настоятельницей Зачатьевского женского монастыря г. Москвы.
25 ноября 1999 г. Святейшим Патриархом Алексием II возведена в сан игумении.
С 27 июля 2009 г. - член Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви.
Решением Священного Синода от 12 марта 2013 г. (журнал № 31) назначена заместителем председателя Синодального отдела по монастырям и монашеству.
Место работы: Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь
(Настоятельница)
Место работы: Синодальный отдел по монастырям и монашеству
(Заместитель председателя)

Награды:
Церковные:
2011 г. - орден прп. Евфросинии Московской III ст. http://www.patriarchia.ru/db/text/262240.html

Родилась и вдруг в 34 года становится настоятельницей монастыря. За какие такие заслуги? Что ж, надеемся, какие-то подробности рано или поздно станут известны. Не исключено, что сия жена действительно истинная подвижница, освятившая свою жизнь иноческими подвигами и ревностным христианским служением.
Хотя, жизнеописания некоторых современных публичных деятелей, занявших определенные значимые посты в церковной номенклатуре, вызывают порой недоумение и скорбь. Таких, например, как «миссионер» Кураев или «сектовед» Дворкин. Достаточно заглянуть хотя бы на сайт antimodern.ru. Читали мы и про то, что под иными рясами порой проступают и погоны. Что ж, время расставит все по своим местам. И помним, что Господь поругаем не бывает.

И еще.Рекомендуем всем отцам, братиям и сестрам, заглянувшим на странички сайта нашего ДВИЖЕНИЯ, непременно ознакомиться с работой наших единомышленников, православных подвижников, “РЕФОРМАЦИЯ РПЦ ЧЕРЕЗ АДМИНИСТРАЦИЮ” , состоящей из 4-х частей. (можно задать слово Реформация в окне поиска).В ней, в частности, говорится о разрушении принципов соборности и общинности на приходах после принятия нового Устава, умалении деятельности рядового священства и полнейшая его зависимость от власти правящего архиерея, постепенном упразднении роли Поместного собора, иезуитских методах проникновения учения католицизма в образовательные учреждения РПЦ и о многих других, порой нам незаметных опасных “новинах”.

Приложим к сей публикации два комментария, размещенные на портале 3rm.info

МОНАХАМ ПОЗВОЛЯТ ЖЕНИТЬСЯ… Новая редакция «Положения о монастырях и монашествующих» РПЦ МП содержит противоречивые формулировки

На сайте Московского Патриархата 23 июня 2014 года опубликована вторая редакция проекта «Положения о монастырях и монашествующих».

Первая была представлена для обсуждения 30 мая 2012 года и вызвала тогда же ряд замечаний автора настоящей статьи, главным образом в связи с умолчанием в нем о личном имуществе монашествующих и поступающих в монастыри (см. «НГР» от 20.06.12). Основная часть этих замечаний (кроме регламентации вопроса о личном имуществе игумена монастыря) была учтена разработчиками во второй редакции проекта. Вместе с тем в нем имеется и целый ряд противоречий и неопределенных формулировок в других аспектах жизни монахов.

В главе 7 проекта «Положения…», которая называется «Оставление монастыря или монашества», в пункте 7.1.1, с одной стороны, весьма подробно говорится о необратимости монашеских обетов. С другой – там же констатируется: «Оставление монашеской жизни ради мирских дел издревле воспринималось Церковью как нарушение нравственных и канонических норм и влекло за собой ряд последствий, отраженных в правилах и положениях церковных». При этом нет упоминаний об оставлении монашеской жизни «ради духовных дел». Такое умолчание фактически создает брешь, которая своим существованием опровергает обосновываемый в том же документе тезис о «необратимости» монашеских обетов.

Удивляет, что в проекте нет четко сформулированного, соответствующего букве монашеского обета целомудрия (девства) запрета на вступление монашествующих «в семейные отношения». Так, с одной стороны, в преамбуле к главе 7-й говорится: «Оставление монашества, согласно церковным канонам, является каноническим преступлением и подлежит определенному наказанию (епитимии), срок и мера которого определяется епархиальным архиереем с учетом особенностей каждого случая».

С другой же стороны, в пункте 7.1.2 имеется фраза: «В современной церковной практике вопрос о действиях в отношении монашествующих, вступивших в семейные отношения, решается епархиальным архиереем по рассмотрении всех обстоятельств». При этом чуть выше сказано, что «отдельные святые отцы смотрели на брак таковых (то есть монахов, «поемлющих жен в общение брака и сожитие». – «НГР») с точки зрения икономии». Принцип же икономии состоит в неприменении церковных канонов или дисциплинарных правил в случае, если применение тех может вызвать соблазн; решение церковных вопросов с позиций снисхождения к соответствующим лицам.

В том же пункте 7.1.2 со ссылкой на церковные каноны говорится: «Если же инок или монах, находящийся в священном сане, дерзает оставить монастырь и вступить в брак после хиротонии, он извергается из сана». Однако нет упоминаний о монахах, находящихся в священном сане, но «дерзнувших вступить в брак после хиротонии» при несении послушания от священноначалия вне стен монастыря: служащих на приходах, в зарубежных духовных миссиях, преподающих в духовных учебных заведениях, а также возведенных в епископский сан. Для этих категорий, судя по букве проекта, возможны варианты с возможностью «семейных отношений».

Весьма неоднозначно сформулирован и пункт 7.3, в котором говорится о возможности «оставления монастыря без отказа от монашества». Он звучит так: «В церковной практике встречаются исключительные случаи, когда покидающий монастырь не имеет намерения отказаться от монашества. По рассмотрении всех обстоятельств епархиальный архиерей может дать благословение на оставление монастыря с сохранением права ношения монашеских одежд и монашеского имени, участия в Таинстве Евхаристии и, в будущем, совершения над таким монахом монашеского отпевания».

Согласно таким формулировкам, возможен следующий вариант:

1. Принявший монашество, покидая монастырь, не имеет намерения отказаться от монашества;
2. Он «вступил в семейные отношения» (см. формулировку вышеупомянутого пункта 7.1.2);
3. Такому лицу епархиальный архиерей по рассмотрении всех обстоятельств «может дать благословение» сохранить право «ношения монашеских одежд и монашеского имени, участия в Таинстве Евхаристии и, в будущем, совершения над таким монахом монашеского отпевания».

Таким образом, вопрос о монашествующих, «поемлющих жен в общение брака и сожитие», отнесен на усмотрение архиереев. И варианты решений о таких лицах, согласно букве рассматриваемого документа – от извержения из сана и назначения епитимии до оставления служить в монашеском образе. То есть монашествующие при определенных условиях (главное из которых, по существу – архиерейское «прощение, благословение и любовь»), согласно рассматриваемому проекту «Положения…», могут вступать в «семейные отношения». И обсуждаемый документ предоставляет широкие возможности для продолжения монашеского служения монашествующим, «поемлющих жен в общение брака и сожитие».

В том же документе обращают внимание и такие слова преамбулы к главе 7-й: «Принятие монашества является канонически необратимым». Зачем внесено слово «канонически»? С учетом сказанного выше ясно, что на практике возможны и варианты. Тем более если вспомнить об известной «игре канонами», сводящейся к тому, что церковными канонами можно обосновать буквально что угодно.

В проекте «Положения…» имеется и еще одно существенное новшество: облеченные в рясофор причисляются к монашествующим. Так, в той же преамбуле к главе 7 говорится: «Принявший пострижение любой степени (в рясофор, мантию, великую схиму) изменяет свой канонический статус и считается вступившим в монашеский чин». А в пункте 6.3.2 о рясофорном постриге говорится: «Вопрос о том, какой статус – мирянина или монашествующего – имеют получившие монашеский постриг, поднимался на протяжении многих столетий, в том числе в России». И далее сказано: «Причисление рясофоров к монашествующим основано на следующих свидетельствах…» (перечисляются литургические, канонические и святоотеческие свидетельства).

Однако нет никаких упоминаний о том, что рясофоры, то есть постриженные в неполное монашеское пострижение, относятся к мирянам! При том, что они определялись именно как таковые до 1917 года как в российском законодательстве, так и в определениях высшего органа церковного управления – Святейшего Синода. Так, согласно указу Синода от 21 июля 1804 года, запрещено было именовать монахами лица, постриженные в рясофор (Полное собрание законов Российской империи. Т. XXVIII. СПб., 1830. Ст. 21408. С. 463–464).

В определении Святейшего Синода от 21–31 декабря 1853 года констатировалось, что пострижение в рясофор «пострижением в монашество ни в коем случае не может быть считаемо», а в определении от 8 августа 1873 года было сказано фактически то же: что постриженные в рясофор в монашеском звании не состоят и пользуются всеми правами, как и миряне (Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 209. Д. 1576. Л. 474–479 об.).

Указом Синода от 9 сентября того же 1873 года послушникам монастырей было запрещено до пострижения их в монашество «носить иноческое одеяние и принимать другие имена, под опасением строгой за сие по закону ответственности, как за принятие не принадлежащего имени и звания» (цит. по: Самуилов В. Рясофор. (Историческая справка) // Прибавления к Церковным ведомостям. СПб., 1905. № 42. С. 1788–1789).

В целом, если обсуждаемое «Положение о монастырях и монашествующих» будет принято в существующем на сегодняшний день виде, церковная жизнь наполнится существенными новшествами.

Профессор Михаил Бабкин

Первой девичьей обителью Москвы стал Зачатьевский монастырь. Он прославился как место, где Божией благодатью подается помощь в чадородии.

Монастырь был основан святителем Алексием, митрополитом Московским, в 1360 году по желанию его родных сестер – первых насельниц обители – преподобных игумении Иулиании и монахини Евпраксии.

Первый храм был освящен во имя преподобного Алексия, человека Божия, в честь которого и назвали монастырь Алексеевским. В 1514 году великий князь Василий Иоаннович, мечтавший о рождении наследника, построил каменную соборную церковь, освященную в честь Зачатия святой праведной Анны. Архитектором ее стал известный итальянский зодчий Алевиз Фрязин Новый, участвовавший в строительстве Московского Кремля. С тех пор монастырь стали именовать Зачатьевским, но прежнее название (Алексеевский) сохранилось. Монастырь имел общежительный устав, славился строгостью жизни и благочестием насельниц. Благоговейное богослужение, преданность молитвенному подвигу и делам милосердия сделали его образцом для устройства других женских обителей города.

Во время большого московского пожара 1547 года обитель полностью сгорела, после чего царь Иоанн Васильевич Грозный пожаловал монастырю земли в урочище Чертолье (там, где сейчас стоит Храм Христа Спасителя). На новом месте Алексеевский монастырь отстроили заново и перевели сюда большинство монахинь. Однако часть сестер осталась на прежнем месте, где почивали останки основательниц – преподобных Иулиании и Евпраксии. Так образовалась малая обитель, именуемая «Зачатейской», и монахини продолжили свои труды в надежде на ее скорое восстановление.

Икона «Зачатие святой Анны» в монастырской стене

Цари, дворяне и купцы

Зачатьевский монастырь прославился в народе как место, где Господь подавал помощь в чадородии. Сюда приходили молиться бездетные супруги царь Федор Иоаннович и царица Ирина Годунова. В 1584 году царь Федор по обету начал восстанавливать монастырь. По его повелению был выстроен соборный комплекс, включающий в себя храм Зачатия святой праведной Анны с приделами во имя небесных покровителей царственной четы – великомученика Феодора Стратилата и мученицы Ирины, а также храм Рождества Пресвятой Богородицы с приделом святителя Алексия, митрополита Московского, и шатровой колокольней. Вскоре у благочестивых супругов по милости Божией родилась дочь Феодосия.

История монастыря связана с именами и других царей, а также представителей многих знатных родов. Благодаря их щедрым вкладам обитель благоукрашалась в XVII и XVIII веках. Так, царь Алексей Михайлович пожертвовал Евангелие в драгоценном окладе и напрестольный крест-мощевик. Интересно, что его сестры-царевны были насельницами обители.

В 1696 году на средства А.Л. Римского-Корсакова, стольника Петра I, были построены парадные ворота с надвратным храмом Спаса Нерукотворного. Римские-Корсаковы издавна владели землями по соседству с обителью, и Спасская церковь стала их домовым храмом. До 1924 года она была не монастырской, а приходской. В подклете церкви устроена родовая усыпальница Римских-Корсаковых и Шаховских.

Внесла свой вклад в устройство обители и дворянская девица-белица Анна Михайловна Аничкова. Ее попечением в 1766–1768 годах на месте погребения основательниц монастыря, преподобных Иулиании и Евпраксии, построили небольшой храм в честь иконы Божией Матери «Неопалимая купина». Через сто с небольшим лет благодаря Акилине Алексеевне Смирновой, женщине купеческого звания, храм был расширен и объединен с Аннинским собором, образовав придел, который освятили в честь Казанской иконы Божией Матери.

Сквозь испытания

К началу XIX века обитель еще больше преобразилась. На месте уже обветшавшей Аннинской церкви был воздвигнут новый величественный храм Рождества Пресвятой Богородицы с приделами святителя Алексия, великомученика Феодора Стратилата и Зачатия святой праведной Анны. Колокольню тоже обновили. Все это старанием игумении Доримедонты (Протопоповой) и при содействии митрополита Московского Платона. Строительство велось высококлассными мастерами под руководством знаменитых русских архитекторов М.Ф. и М.М. Казаковых.

С приходом Наполеона в Россию в 1812 году монастырь был разорен, однако вскоре, по милости Божией, удалось его восстановить, а в 1846–1850 годах построить еще и богадельню с храмом в честь Сошествия Святого Духа. В начале следующего века монастырь украсился еще одним строением – новым трапезным корпусом с мастерскими для рукоделий.

Икона «Помощница в родах»

После прихода к власти большевиков обитель была разграблена, святыни преданы поруганию. В 1925 году Зачатьевский монастырь закрыли. Спустя девять лет взорвали собор и колокольню. На его месте построили типовое здание школы. Внутренние постройки были снесены, храм Сошествия Святого Духа изуродовали до неузнаваемости. На территории монастыря открыли тюрьму и детскую колонию.

Чудеса продолжаются

Возрождение Зачатьевской обители началось лишь в 1991 году. В 2010 году был воссоздан собор Рождества Пресвятой Богородицы. Среди уникальных особенностей собора – пол из камня, специально привезенного со Святой Земли, музей и костница в подклете. В настоящий момент в монастыре пять храмов, включая пещерный храм Успения.

Сейчас в обители подвизаются 22 насельницы во главе с игуменией Иулианией (Каледа).

Каждый день в монастырь приходят люди с благодарностью. У кого-то по молитвам к Божией Матери и святым Богоотцам Иоакиму и Анне после долгих лет бесплодия родился ребенок, кто-то нашел работу, устроил личную жизнь, обрел мир в семье. Тяжко болящие получили облегчение или полное исцеление по молитвам к преподобным Иулиании и Евпраксии.

Придя в обитель однажды «совершенно случайно», многие люди начинают посещать ее вновь и вновь.

Особым покровителем Зачатьевской обители является священномученик Владимир Московский Амбарцумов – дед по материнской линии настоятельницы монастыря, игумении Иулиании.

Он родился 20 сентября 1892 года в Саратове в лютеранской семье. В конце 1890-х семья переехала в Москву, где Владимир поступил в училище при Петропавловской лютеранской церкви, а затем продолжил образование в Берлине. По возвращении в Россию в 1914 году молодой человек поступил на физико-математический факультет Московского университета. Здесь он стал членом Христианского студенческого кружка и перешел в баптизм. После окончания университета Владимир, хотя и был талантливым физиком, оставил науку, чтобы полностью посвятить свою жизнь проповеди Евангелия. Искание «единого на потребу» влекло его сердце к Православию. Глубокая внутренняя сосредоточенность на предметах веры, поиски правды Божией и истинного ее исповедания привели Владимира Амбарцумова к решительному переходу в Православие.

В конце 1927 года по рекомендации протоиерея Валентина Свенцицкого он был направлен в город Глазов к епископу Ижевскому и Вокинскому Виктору (Островидову). 4 декабря в Преображенском соборе Владимира рукоположили в диакона, а через неделю в иерея. Вскоре отец Владимир был перемещен на службу в Московскую епархию и назначен клириком КнязьВладимирского храма в Старосадском переулке.

В 1937 году священника Владимира арестовали и заключили в Бутырскую тюрьму. 5 ноября того же года его расстреляли на полигоне Бутово под Москвой.

На юбилейном Архиерейском Соборе 20 августа 2000 года священник Владимир Амбарцумов был прославлен в сонме новомучеников и исповедников Церкви Русской.

Память священномученика Владимира совершается 5 ноября, а также в Соборах Московских и Бутовских святых и в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской.

В 2004 году в Зачатьевском монастыре был освящен придел во имя священномученика Владимира Московского.

Этому святому молятся об укреплении в вере, о помощи в учении. К его заступничеству прибегают родители детей, подпавших под пагубное влияние сектантов. Священномученик Владимир помогает обращению в Православие из иных вероисповеданий.

Икона «Милостивая»

В соборе Зачатьевского монастыря, в белокаменном шатре хранится чудотворная икона Божией Матери «Милостивая». Монастырское предание связывает этот образ с древней иконой Богоматери «Милостивая Киккская» («Елеуса»).

Первое упоминание о «Милостивой» встречается в описи обители XVIII века. До закрытия монастыря образ находился в храме Рождества Богородицы. В 1918 году началась конфискация церковных ценностей. Чтобы защитить святыни, игумения монастыря Мария (Коробка) под покровительством Святейшего Патриарха Тихона основала братство, названное в честь иконы «Милостивая». Перед закрытием монастыря в 1923 году чудотворный образ был перенесен в храм пророка Илии в Обыденском переулке. Игумения Мария собрала сестер на последний молебен перед святыней. Со слезами возносили сестры горячие молитвы к Богородице, понимая, что начинается новая, полная испытаний жизнь.

После закрытия обители в 1925 году многих монахинь отправили этапом в лагеря Казахстана и Сибири, других в принудительном порядке выселили из монастыря без предоставления жилья. Оставшиеся в Москве сестры ютились по подвалам и чердакам, питаясь от трудов своих рук – занимались шитьем, стегали одеяла. Небольшая община тайно продолжала монашескую жизнь в миру, поддерживая традиции обители. Молились теперь в Ильинском храме, где в правом приделе хранился чудотворный образ Божией Матери «Милостивая». Каждый год 25 ноября, в день празднования иконе, почти все монашествующие Зачатьевской обители собирались в Ильинском храме, а после Литургии на праздничной трапезе у одной из монахинь.

Мой отец был на удивление незаурядным человеком. Отец его, крестьянин по происхождению, стал крупным экономистом, мать, урожденная Сульменева, происходила из старинного дворянского рода. Папа родился в 1921 году, и врачи сказали бабушке, что он доживет максимум до пятилетнего возраста, но Господь судил иначе. За свою жизнь он очень много успел сделать для России и, конечно, для Церкви.

Сразу после окончания школы (20 июня 1941 года у него был выпускной вечер) папа пошел на фронт, оказался сначала в школе радистов, а через несколько месяцев уже был на передовой. И прошел всю войну: был и под Сталинградом, и под Курском. У него шестнадцать правительственных наград. Он был гвардии рядовым и просто чудом остался жив, причем за все это время у него не было ни одного ранения, только одна легкая контузия. И еще по милости Божией ему ни разу не пришлось ни в кого стрелять впрямую. Это, конечно, для будущего пастыря было очень важно.

15-летним мальчиком, по благословению своего первого духовного отца (это был мой дедушка с маминой стороны – отец Владимир Амбарцумов ), папа помогал семьям “лишенцев”. Он посещал людей, лишенных продовольственных карточек, следовательно, способа пропитания, в связи с тем, что в их семьях отцы, матери или деды были сосланы или посажены в тюрьму. Среди “лишенцев” были не только семьи духовенства; было много простых мирян, которых, как правило, обвиняли в антисоветской деятельности, а на самом деле сажали за религиозные убеждения. Папа рассказывал, что, когда он еще учился в школе, буквально каждый день у кого-нибудь из учеников ночью проходил обыск, кого-то сажали. Среди папиных знакомых, среди знакомых его родителей было очень много пострадавших. И вот мой дедушка организовал такую систему: он прикреплял семьи, которые по тем временам более или менее “стояли на ногах”, к семьям “лишенцев”. Люди, которые были к ним прикреплены, должны были дать обязательство, что они раз в неделю или раз в месяц жертвуют то-то и то-то этим семьям. Это не было каким-то единичным благим актом, рассчитанным на душевный порыв, – дедушка требовал, чтобы каждая семья, входящая в эту систему, твердо для себя решила, сколько она может дать, а потом неуклонно это свое обязательство выполняла.

Об этой деятельности Церкви не очень-то и знали; это делалось на свой страх и риск. Отыскивали семьи, распределяли, тайно разносили продукты; в основном это делала молодежь.

Опыт и боль тех лет остались навсегда. Пять первых духовных отцов папы погибли в застенках. Дедушка был первым, и за ним еще четверо. Эта боль у папы сохранилась на всю жизнь, поэтому он всегда особо чтил память русских святых. В девятой песни Канона Всем святым, в земле Российской просиявшим, есть обращение ко всем святым, “… знаемым и незнаемым, явленным и неявленным”. Так вот, папа всегда говорил, что в этот день прославляются все, кто пострадал за нашу Церковь в те годы, – они-то и есть “знаемые и незнаемые”. Невидимо как бы, для нас не явно, но все они прославляются. Уже позже, когда отец был тайно рукоположен во священника и встал вопрос об устройстве храма у нас дома, то, естественно, этот храм был посвящен именно Всем святым, в земле Российской просиявшим.

После войны папа поступил в геологоразведочный институт (это была его давнишняя мечта), который он окончил с отличием. Был сталинским стипендиатом, при том, что никогда не был комсомольцем. После окончания института он быстро защитил кандидатскую диссертацию и начал заниматься научной деятельностью. В это время перед ним встал вопрос о дальнейшем пути, и будущий митрополит Иоанн (Вендланд), тогда еще архимандрит, благословил его жениться и заниматься наукой. По его благословению папа женился на дочке своего первого духовного отца, – на моей маме, Лидии Владимировне Амбарцумовой, с которой был знаком с детства; всю войну они поддерживали дружеские отношения. И слава Богу, нас, детей, шесть человек: четверо сыновей и две дочери.

Отец продолжал заниматься научной деятельностью, будучи активным прихожанином храма Илии Обыденного. У нас была настоящая христианская патриархальная семья. Папа всегда был главой семьи, а мама работала до появления второго ребенка, а потом уже только занималась нашим воспитанием. Нас воспитывали в религиозном духе. Мы всегда ходили в церковь в субботу и воскресенье – я не могла бы себе представить, как это можно в воскресенье не пойти в церковь.

Мы жили сначала около станции метро “Динамо”, а потом переехали к “Речному вокзалу”. Но всегда ходили в храм Илии Пророка, что в Обыденском переулке, на Остоженке. В храм недалеко от дома мы никогда не ходили, потому что, в общем-то, боялись, чтобы кто-нибудь не узнал. Пока мы были маленькими, в субботу вечером, как правило, папа ездил в Обыденный со старшими, а мы с мамой оставались дома. В воскресенье утром папа со старшими ехал к началу службы, а мы с мамой приезжали немножко попозже. Как я себя помню, так я помню и храм.

У нас был свой круг знакомых, именно верующих. Это был круг христианских семей – те, с кем росли и наши родители. Они остались друзьями на всю жизнь. Их дети были нашими ровесниками, и мы росли все вместе. Существование такой связи между христианскими семьями папа находил очень важным, и отчасти поэтому он не был горячим сторонником того, чтобы мы искали себе друзей на стороне. У нас у всех были школьные друзья, и нам никогда не запрещали с ними дружить: поскольку мы ходим в школу, мы должны там с кем-то общаться, но основные друзья у нас были именно христиане, и мы росли в христианской среде. У нас на все дни рождения, на именины собирались действительно христианские семьи. Вот так – поколениями-и росли. А наши школьные друзья тем самым – пусть не напрямую – тоже соприкасались с христианской средой, и некоторые из них пришли в Церковь.

В школе никто не знал, что мы верующие. Пионерами мы были; папа считал, что пионерами можно быть, потому что никаких обязательств не дается. Комсомольцами не был никто. Дома, естественно, в каждой комнате у нас висели иконы, но они закрывались, а открыто иконы у нас не висели. Когда мы молились, иконы открывались, а когда кто-то к нам приходил, закрывались. Папа, который к тому времени уже был священником, считал, что не надо никому говорить о своих убеждениях, что, если прямо спросят: “Веруете ли вы в Бога?”, вы должны ответить: “Да”; самим заводить разговор на эту тему не надо, но если спросят прямо, надо сказать: “Да”. В противном случае это будет отречением от Христа. В то время действительно таких разговоров не было. Единственное, чему все удивлялись, это почему мы не комсомольцы. Как правило, мы все доучивались до восьмого класса в одной школе, а потом в девятый-десятый классы уходили в другую. Так никто не мог спохватиться, что все дети в семье – не комсомольцы.

В 1972 году папу тайно рукоположил, сначала в диаконский, а потом в священнический сан, владыка Иоанн (Вендланд), в то время он был митрополитом Ярославским и Ростовским. Открыто папа не мог быть священником: он был достаточно крупным ученым с мировым именем, ему не дали бы регистрации, которую в то время надо было обязательно проходить в Совете по делам религий. Наши иерархи, прекрасно помня 30-е годы, понимали – не исключено, что опять начнутся гонения. В случае гонений Церковь может остаться без священнослужителей. Поэтому некоторые иерархи брали на себя такую смелость – тайно рукополагать, с тем, чтобы в случае гонений и репрессий Церковь не осталась без пастырей. Священники, тайно рукоположенные, несмотря на все, могли бы продолжать совершать Таинства Церкви. Именно поэтому владыка Иоанн (Вендланд) предложил папе принять сан. При этом он потребовал обязательного маминого согласия. Естественно, это был подвиг с их стороны. Мама прекрасно понимала, что время сложное и что в любую минуту за папой могут прийти и наша семья останется без кормильца. Но все же она дала свое согласие.

Я помню, когда папу только рукоположили, сначала мне и младшему брату (я в семье пятая) не хотели говорить. Нас всегда называли малышами и считали, что нам говорить еще рано. Но буквально через две недели после того, как его рукоположили, папа все-таки счел нужным нам об этом сказать.

Для нас это было очень неожиданным. Мне было 11, а младшему брату 9 лет. Это было в Великую Субботу. Надо сказать, что я родилась в вечер Великой Субботы, поэтому меня и назвали в честь Марии Магдалины. И вот как раз через одиннадцать лет мой день рождения приходился на Великую Субботу. Мне обещали, что, как только день рождения мой будет в Великую Субботу, меня возьмут на Пасхальную заутреню в храм; до этого папа со старшими ездил на Пасхальную заутреню, а мы с мамой оставались дома, а утром ездили к поздней обедне. И тут как раз наступает мое одиннадцатилетие, но в храм меня не берут. Я ужасно расстроилась, даже, мне кажется, обиделась на своих родителей. Я так ждала этого момента, и вдруг меня оставляют дома, да еще загоняют в постель и говорят: “Скорее ложись, мы тебя ночью разбудим”. А я никак не могу понять, зачем меня ночью будить, когда мы собираемся утром ехать в храм, собираемся причащаться. И, страшно недовольная, легла спать. Вдруг среди ночи будит меня мама и говорит: “Пойдем скорее в папину комнату молиться”. Я вхожу и никак не могу понять, в чем дело: комната как-то вся преобразилась, я чувствую, что нахожусь не в папиной комнате, а как бы еще где-то. Папа стоит в подряснике и с крестом. Я ничего не могла понять – ребенок, еще спросонья… да я вообще даже представления не имела, что есть тайные священники. И тут папа мне сказал, что он принял сан и стал тайным священником. Он сам объяснил мне и младшему брату причину, почему он стал именно тайным священником, и сказал, чтобы мы об этом никому ничего не говорили, что об этом никто не должен знать, а если он сочтет нужным, то, кому надо, сам скажет. А так – никто об этом не должен знать: ни родственники, ни знакомые. Я, помню, была тогда очень удивлена и говорю папе: но как же двоюродные братья, сестра – они не будут знать, что ты священник? Папа сказал, что неизвестно, какие настанут времена. Если опять начнутся гонения, если опять будут обыски, если опять будут пытки, надо, чтобы они могли со спокойной совестью сказать, что ничего не знают.

Так у нас дома начались богослужения. Папа служил почти каждое воскресенье, за редким исключением, когда он уезжал к владыке Иоанну. В основном дома он служил литургию, на всенощную обычно ездил в храм. Папа служил, а мы пели, читали и ходили со свечой. Сначала это была только семья, но скоро у папы стали появляться духовные дети, они стали приходить на эти домашние богослужения, исповедоваться и причащаться.

Богослужения совершались в папином кабинете, в котором было метров пятнадцать, с одним окном. Конечно, у нас соблюдалась конспирация. На кухне и в соседней комнате обязательно включали радио, дверь никому не открывали. Окно закрывалось сначала поролоном, потом одеялом, сверху вешалась белая скатерть – получалось место для запрестольного образа. На эту скатерть крепили большой крест. В левом углу кабинета стояло много икон. В этом месте ставился престол, представляющий собой большой этюдник, который каждый раз потом убирался, складывался, и никто бы не мог предположить, что это престол. А тумбочка превращалась в жертвенник. С правой стороны стоял огромный письменный стол. Этим столом пространство алтаря отграничивалось от основного храма. Чтобы это как-то обозначить, на две табуретки клались две стопки книг, которые накрывали полотенцами, а сверху ставили образа. С правой стороны – образ Спасителя, с левой – образ Божией Матери. Кабинет превращался в храм, состоящий из алтаря и основного храма. Больше никакой алтарной преграды не было.

Пели мы сами. Мама обладает хорошим слухом; еще девочкой дедушка научил ее гласам и всему необходимому в церковном пении, и ей не составляло никакого труда провести службу. А мы за мамой подстраивались и пели. Особенно сложных песнопений у нас не было, как мама пела, так и мы пели. Даже бывало несколько раз, когда мама уезжала, мы без нее проводили службу. Просфоры пеклись тоже у нас дома. Как правило, пекла мама, а потом пек мой младший брат.

В самом начале мы очень боялись, что в любой момент могут прийти представители органов, поэтому у нас все очень конспирировалось; никакого явного облачения не было. Подризник был как ночная сорочка. Мама сшила такую белую сорочку из нового материала. Никто к ней не прикасался, папа ее освятил. Внешне никто бы не мог ничего заподозрить: простая ночная рубашка, а не подризник. Фелонь – просто белая скатерть, расшитая со всех четырех сторон белой ленточкой. Каждое воскресенье рано утром мама эту скатерть превращала в фелонь, то есть среднюю часть сшивала, пришивала или прикалывала кресты, которые потом откалывались и убирались со всеми ленточками и со всей тесьмой. А на время богослужений все это превращалось в фелонь. Так же и поручи и епитрахиль. Мама строго соблюдала, чтобы к этому никто не прикасался. Хранилось все это с должным благоговением. Потира как такового не было – использовался большой новый бокал, к которому тоже никто не прикасался; он хранился в особом месте. Покровцы тоже были замаскированы. Копия как такового у папы не было, просто использовал новый скальпель: так до конца жизни он им и пользовался, даже когда служил в храме, – настолько он уже стал близок и дорог. Братья мои сделали небольшую деревянную Голгофу, которая ставилась у нас на жертвенник. Потом папа отнес ее в храм. Обстановка была очень простая, чем-то даже приближенная к первохристианским временам, поскольку алтарной преграды не было, и мы все являлись участниками Таинства. Многие тайные священнические молитвы папа читал почти вслух, и мы все это слышали и даже видели, как все это происходит. Все присутствующие были свои. Те папины духовные чада, которые со временем стали приходить к нам, тоже становились своими. Никто не гнался за особенно хорошим пением. Было очень просто. Папа ничего особенного не требовал от нас. Единственное, чего он всегда и постоянно требовал, – это благоговения и тишины в храме.

Я помню урок, который папа дал мне на всю жизнь. Когда я была маленькой, – мне было одиннадцать лет, а брату – девять, мы уставали. Одно дело в храме – там мы не позволяли себе что-нибудь такое делать, а тут вроде дома. И мы с ним – я не могу сказать, чтобы мы часто себе это позволяли, – но, тем не менее, иногда выходили. То нам попить захотелось, то, простите, в туалет. Бывало, мы и придумывали причины, по которым бы на какое-то время выйти. И вот я помню, один раз папа позвал меня вместе с младшим братом и говорит: “А вот если тебя директор школы вызовет к себе, ты позволишь себе выйти от него? Сможешь ты без спроса взять и выйти от него?” – “Нет, ну как это возможно? Это невозможно”. – “Прости меня, но наберешься ли ты смелости отпроситься у него в туалет?” – “Нет, папа, не наберусь”. – “А что же ты себе тут позволяешь, ты же в храме Божием. Тут же Господь! А Господь разве может сравниться с каким-то директором?! Ты директора школы боишься, а тут Господь, и что ты себе позволяешь?”. Вот такой урок дал мне папа на всю жизнь. И до меня как будто дошло! Действительно, уставала я стоять, не всегда мы все понимали, и вроде бы дома – и храм. Я себе давала полный отчет, но тем не менее какая-то вольность была. А тут – все! Папа на всю оставшуюся жизнь меня отучил вообще куда-либо когда-либо с богослужения отлучаться. Такое чувство благоговения было у папы, и в нас он всегда его воспитывал, и во всех своих духовных чадах.

Мы жили жизнью Церкви в полном смысле этого слова. У нас дома совершались богослужения, но это не единственные богослужения, на которых мы бывали. Мы все время ходили в храм Илии Обыденного; на всенощных бдениях папа всегда бывал там. Когда мы стали подрастать, то иногда на литургию ездили в храм; кто-то оставался дома, а кто-то ездил в другие храмы. В Таинствах мы участвовали. У нас был духовный отец, у которого мы исповедовались и причащались. Венчались все наши ребята также открыто. Слава Богу, от Русской Православной Церкви мы никогда и ни в чем не откалывались.

У нас в семье произошло разделение в выборе профессии на медиков и геологов. Папа был геологом, а мама в юности хотела быть медиком, но началась война, медицинский институт эвакуировался, и она поступила в педагогический институт на факультет химии и биологии. Какое-то время мама работала зоологом, а потом растила нас, но всю жизнь мечтала быть медиком. А мы воплотили идеи своих родителей. Самый старший брат – геолог, второй брат – врач, сестра моя тоже врач, третий брат – геолог, я – медик и младший брат тоже медик. Все у нас с высшим образованием, за исключением меня. Я закончила только училище, а институт Господь не привел меня закончить – привел в Зачатьевский монастырь.

У всех нас, детей, жизнь связана с жизнью Церкви, как и было изначально в родительском доме. Самый старший брат, геолог, – член приходского совета храма Святых новомучеников и исповедников Российских в Бутове, где в 1937 году расстреляли свыше двадцати тысяч человек, среди которых был и наш дедушка – отец Владимир Амбарцумов . Второй по старшинству брат сейчас стал священником, он настоятель храма Живоначальной Троицы на Грязех, а одновременно – священник Краснопресненской пересыльной тюрьмы. У него четверо детей, которые помогают в церкви. Сестра моя вышла замуж за священника и вместе со своим супругом принимает активное участие в жизни Церкви. У нее пять человек детей, которые все тоже помогают в церкви: прислуживают в алтаре, поют и читают на клиросе. Третий мой брат – кандидат геологических наук, недавно он был рукоположен во иереи и является настоятелем Бутовского храма. Младший брат работает врачом в клинике психического здоровья и также принимает активное участие в жизни Церкви. Он организовал первую в Москве приходскую библиотеку при храме Илии Обыденного, возглавляет издательскую деятельность Зачатьевского монастыря, помогает также и храму в Бутове.

Папа крестил и даже венчал дома, в нашей домовой церкви. Постепенно число его прихожан все увеличивалось, и, видимо, с начала 90-х годов папа просто уже не мог скрываться в нашей маленькой квартирке, в нашем маленьком храме. Как не может град укрыться наверху горы, точно так же и папа не мог укрыться в нашей квартирке. Видимо, как раз поэтому Господь в это время вывел его на открытое служение. В эти восемнадцать лет, когда он был тайным священником, он, продолжая заниматься научной деятельностью, защитил докторскую диссертацию и стал профессором. Он считал это своим послушанием и всегда очень ответственно к нему относился. Я вообще не помню папу отдыхающим; он всегда занимался: много наукой и очень много самообразованием. Не имея духовного образования, он действительно был богословом.

Когда папа принял сан, то постепенно на работе его отношения с сотрудниками стали меняться. До принятия сана он был всеобщим любимцем. Его приглашали в другой институт на должность директора, но из-за того, что он не был членом партии, это не проходило. Однако, несмотря ни на что, он занимал очень высокие должности. После принятия сана его сняли с должности начальника отдела и дали сектор. Папа прекрасно понимал, что враг рода человеческого его так просто в покое не оставит за то, что он принял сан, за то, что он начал служить тайно, за то, что он окормляет своих духовных детей.

А их становилось все больше и больше. Я очень хорошо помню времена, когда наступал Великий или . После работы папа приходил усталый – и тут к нам приезжал кто-нибудь из его духовных чад и он допоздна исповедовал, беседовал, иногда это переходило за полночь, и тогда они оставались у нас ночевать. А утром папа опять шел на работу. Мама часто говорила, что батюшки обычно несут только нагрузку батюшек, в положенное время исповедуют, причащают, а наш отец сначала на светской работе, а потом, в то время, когда все отдыхают, начинает заниматься пастырской деятельностью. Папа тогда отвечал, что у священника, как и у врача, дверь должна быть всегда открыта. И, не жалея себя, он и беседовал, и исповедовал, и “вытягивал” своих духовных чад.

В 1990 году папа ушел на пенсию, остался, правда, профессором-консультантом. В том же году он обратился к Святейшему Патриарху Алексию II с просьбой выйти на открытое служение. Незадолго до своей смерти владыка Иоанн (Вендланд) дал о. Глебу документы о его рукоположении, без которых он, естественно, вряд ли смог бы выйти на открытое служение. Святейший его благословил. Сначала он служил в храме Илии Обыденного, прихожанином которого он был многие-многие годы. Одновременно он заведовал сектором духовного образования и просвещения в Отделе духовного образования и катехизации Московского Патриархата.

В 1991 году папа первым из священников пришел в в Бутырскую тюрьму . Первая встреча с заключенными была удивительной: о. Глеб пришел с одним из своих духовных чад, который потом рассказывал, что встретила их просто какая-то стена: мрачные, совершенно непроницаемые лица, серая толпа. И вот священник начал говорить – и буквально через пять минут этой массы не стало, появились живые лица, – лица погрязших в грехах, заблудших людей. Папа ходил туда постоянно. Его стараниями в Бутырской тюрьме организован храм в честь Покрова Божией Матери; через некоторое время стали туда ходить еще несколько священников и мирян. Священники не могли справиться, потому что было очень много желающих креститься, исповедоваться и поговорить. Прежде чем крестить, надо было их определенным образом подготовить. Вот как раз этим, как правило, занимались и занимаются миряне-катехизаторы, которые приходят в тюрьмы, разговаривают, проводят беседы, обращают, просвещают, готовят к крещению. А потом уже приступают священники: исповедуют, крестят. Папа даже несколько раз венчал в тюрьме. Он не раз ходил в камеру к смертникам. Один из смертников был потрясен, когда папа сел с ним на одну скамеечку: “Как, батюшка, Вы не боитесь сидеть со мной на одной скамейке?” – “Нет, не боюсь”. – “Надо же, – говорит смертник, -это удивительно, это потрясающе!”. Смертники и вообще заключенные увидели человеческое к себе отношение. Они увидели любовь священника.

Папа говорил, что в тюрьме исповедуются по-настоящему, что нигде на приходе он не встречал такой исповеди, как в тюрьме. Потому что там действительно все настолько глубоко пережито, настолько глубоко осознан свой грех, что часто этот приход ко Христу из глубины сердца – как обращение благоразумного разбойника на кресте.

О. Глеб всегда старался что-то сделать для отмены смертной казни. Он пытался проводить какие-то совещания, чтобы постепенно наше руководство пришло к решению об отмене смертной казни. Он часто говорил, что мы приговариваем к смерти одного человека, а казним уже другого.

Он был очень энергичный, совершенно не знал покоя. Дома он почти не бывал, а многие священники даже не верили, что ему семьдесят лет. Он постоянно посещал заключенных в тюрьме, занимался организацией симпозиумов, конференций, конгрессов на тему духовного образования. Папа очень переживал, что наш народ находится в состоянии духовной спячки, и очень многое старался сделать для открытия воскресных школ, гимназий, лицеев. Он был один из организаторов Свято-Тихоновского богословского института: первоначально это были катехизаторские курсы (он был их первым ректором), которые впоследствии переросли в Богословский институт.

Папа полностью отдал себя служению Церкви. В какой-то момент ему стало очень плохо с сердцем. Он даже лежал в реанимации, было предынфарктное состояние. Все говорили, что надо себя беречь, но вскоре папа выписался и опять начал вести прежний образ жизни, совершенно не считаясь со своим здоровьем. Мама даже как-то сказала: ” Вот сколько сможет послужить, столько и послужит, что же теперь – прислушиваться к тому, что там сердце стучит, что тут колет или там колет? Кто знает, сколько нам осталось жить. Надо до последнего послужить Церкви”. И папа действительно до последней минуты, буквально почти до последнего биения сердца служил Церкви.

Болезнь пришла неожиданно, рак кишечника. И вроде бы сначала метастазов не было; так как организм не был подготовлен, решили оперировать в два этапа. Сделали первую операцию. Через три недели папу выписали домой. Опять начал служить, ездить в храм. Но он уже слабенький был. Он служил, но уже меньше, сначала не мог сам ездить, но потом как-то постепенно-постепенно стал крепнуть, стал лучше себя чувствовать и опять начал принимать деятельное участие в жизни Церкви, ходить в тюрьму к своим заключенным, которых так любил. Все думали, что он поправится, вот-вот поправится, и все будет хорошо. И он действительно себя лучше чувствовал, ему собирались делать второй этап операции, то есть выведенную кишку убирать обратно. Папа очень торопился с этим: в ноябре 1994 года должен был состояться Архиерейский Собор, посвященный духовному образованию, и он готовил документы на этот Собор. В августе он стал беспокоиться о том, что ему к ноябрю надо уже быть в норме. Выведенная кишка ему, безусловно, мешала. Он стал собирать необходимые документы для того, чтобы лечь на повторную операцию; само собой разумелось, что надо опять оперироваться.

Когда он лег в больницу, то и там постоянно работал. Даже соседи по палате потом, после его смерти, говорили, что батюшка все время работал. Он все время говорил: мне надо успеть, мне надо очень многое успеть, а я не успеваю. У него было очень много мыслей о Церкви и для Церкви, и он старался все это успеть довести до конца.

И в это время, время телесного угасания, он, можно сказать, подготовил еще один свой выход на служение, на этот раз – как церковный писатель.

Писал он давно и много, его тексты ходили в “самиздате”. Но он постоянно к ним возвращался, что-то добавлял, что-то убирал, что-то перерабатывал. Его рукописи составляют значительный архив, каждый текст представлен несколькими вариантами. И вот, отец благословил готовить его рукописи к печати М.А.Журинскую, а почему – об этом я еще скажу.

Нам всем казалось, что это просто второй этап операции, что надо перетерпеть. Ни у кого и в мыслях не было, что может случиться по-другому. И мне даже казалось, что папа сам был как-то очень оптимистически настроен. Только мама говорила: “Любая операция есть операция, всякое может случиться. Давайте пока не будем строить планов – что будет после операции, давайте доживем”. Через неделю после второй операции появились свищи, оказалось, что все уже было в метастазах. Живот был – сплошная рана. Это были страшные мучения, но по папе этого нельзя было сказать. Я медик и, проработав тринадцать лет в детской реанимации, насмотрелась многого, но, честно говоря, с трудом делала перевязки. Я делала огромное усилие, чтобы папа не мог ничего прочесть по моему лицу. Мучения были жуткие, но, несмотря на это, до последнего дня он пытался что-нибудь сделать для Церкви. Последние две-три недели он был уже совсем слабеньким, уже не мог писать, почти не мог говорить, но когда к нему приходил второй мой брат (он сейчас уже священник), папа шепотом передавал ему свои мысли.

С этими буквально последними днями связан такой эпизод. Когда папа уже болел, ему предложили опубликовать в новом тогда журнале “Альфа и Омега”. Это была одна из его любимых тем, он много над ней работал и опубликовал несколько небольших статей, которые заинтересовали редакцию. Но так как сил у него было уже немного, ему предложили в редакции сделать сводную рукопись всех его публикаций, чтобы потом он ее доработал. Он согласился и действительно очень активно и добросовестно сотрудничал с редакцией, внося свои дополнения и исправления. Рукопись переходила из рук в руки несколько раз, и мы даже немного удивлялись, что он тратит на нее столько сил и времени, но он отнесся к этой работе очень серьезно и, кажется, был доволен.

Статья была набрана (“Альфа и Омега” № 2, 1994 г.), но когда папа уже доживал последние дни, журнал еще не вышел из типографии. И он попросил – нельзя ли сделать для него отдельные оттиски. Вообще их сейчас, как правило, не делают или это дорого стоит, но когда в типографии узнали, для кого это нужно – сделали бесплатно. И папа старательно и с любовью надписывал эти оттиски родным и близким, хотя непонятно, откуда брались для этого силы среди таких мучений. И именно редактору, готовившему эту статью, он поручил готовить к печати в дальнейшем его книги.

А судьба этой статьи такая: уже к следующей Пасхе издательство “Зачатьевский монастырь” выпустило ее отдельной книжкой под названием “Плащаница Господа нашего Иисуса Христа”. Сейчас выпущены уже третье и четвертое издания, с новыми иллюстрациями, и некоторые газеты и журналы перепечатывали ее полностью или с небольшими сокращениями, так что общий тираж этой папиной работы, наверное, свыше 150 000 экземпляров.

Еще перед больницей папа подготовил целую папку документов для Святейшего о тюрьме и хотел передать их через меня. Я передала владыке Арсению, а владыка обещал, что передаст Святейшему. Вот я помню, как приду в больницу, он мне сразу: “Ты была в Патриархии, что там решили?”. Но так сложилось, что я никак не могла попасть к владыке Арсению. То владыка был в отъезде, то какие-то были дела. Приходя к папе, я старалась как-то обходить этот вопрос стороной, но он к нему все возвращался: “Что владыка Арсений? Что он тебе сказал? Как там насчет заключенных? Ну, как же мои заключенные?”. Я говорю: “Я никак не могу попасть к владыке. Я все передала, все решит Святейший, но попасть сейчас я никак не могу”. Папа тяжело вздыхал и сразу сникал. Я чувствовала, что этот вопрос не дает ему покоя, он настолько переживает, что не может даже спокойно болеть, и решилась пойти в Патриархию. Я знала, что владыка Арсений в отъезде, но надеялась хоть что-то у кого-нибудь узнать. Может, Святейший уже что-то рассмотрел. Получилось, что Святейший как раз приехал, и я попала непосредственно к нему. Вот Святейший мне и говорит: “Ты передай отцу, что тюрьму мы не оставим. Ты ему скажи, что, как он написал, так мы все и будем делать”. Папе тогда было совсем плохо, я Святейшему сказала, что он уже умирает. Святейший, спаси его Господи, оказался настолько внимательным к папе… написал ему записочку, передал большую просфору, иконочку, огромный букет цветов… Как только я передала папе слова Святейшего, он сразу успокоился. У меня было такое чувство, что с него спала какая-то тяжелая ноша. Я поняла, как папе, который был уже совсем слаб, это не давало покоя, мешало мирно умереть.

Еще его волновала дальнейшая деятельность Отдела катехизации и религиозного образования. Об этом он меня меньше спрашивал, потому что знал, что я меньше с этим связана, но по его виду я понимала, что этот вопрос его очень мучает. И тогда я поехала к отцу Иоанну (Экономцеву), который был непосредственным папиным начальником, и попросила его прийти к о. Глебу. Отец Иоанн приехал. Даже не знаю, откуда у папы взялись силы – в течение полутора часов он оживленно разговаривал. Правда, “разговаривал” – это громко сказано: он шептал, он не мог громко говорить. Но тем не менее в течение полутора часов все свои тезисы как бы передавал отцу Иоанну. Это случилось одновременно с получением благословения Святейшего. Папа как бы сдал свои дела и успокоился. Это почувствовала не только я, все мы почувствовали. Как будто все свое дело сделал и все, что надо было передать, передал.

Эти последние три-четыре дня были совершенно особенные. Папа был такой радостный, такой светлый. Он был очень, очень слабый, но до последней минуты пытался нас успокаивать, чтобы мы особенно не переживали, хотя мы все понимали, что он умирает. И он прекрасно это понимал и жалел нас. Он, видимо, нас как детей своих жалел. Когда за две недели до смерти он сказал моему младшему брату, что делать в случае смерти, тот расплакался. И папа, видимо, пожалел нас, всех остальных, и больше никому об этом не говорил.

Только всем священникам, которые приходили к нему, он говорил, что умирает. Священнику, который у него был накануне смерти, папа сказал: “Я умираю. Мы теперь с тобой расстаемся до всеобщего воскресения. Христос воскресе!”. Это были почти последние его слова.

Папа очень переживал за обитель, особенно в последнее время; он вникал во все события, которые у нас происходили, и во все трудности, с которыми я встречалась. Он всегда старался как-то помочь. За три дня до его смерти я приезжала в больницу вместе с о. Николаем буквально на минутку, папа уже был совсем слаб и не мог говорить. О. Николай сказал: “Дочка-то Ваша, отец Глеб, решила сестрам разгон устроить, сестры что-то там натворили, и она всем разгон устроит”. О. Николай это сказал в шутку, а папа глубоко посмотрел на меня и, не торопясь, медленно, тихо, шепотом мне сказал: “Разгоны, – говорит,-надо делать, но только помни, что их надо делать с любовью”. И вот теперь вспоминаю, когда мне доставалось от папы, и в детстве, и еще когда-то, и это всегда было с любовью.

До конца дней папино сердце горело любовью, не только любовью к Богу, но и – как следствие этой любви к Богу – ко всем окружающим. Я до сих пор общаюсь с медсестрами больницы, где папа лежал, и просто удивительно, какой след папина болезнь и общение с ним оставили в их сердцах. Заведующий отделением, врачи и медсестры бывают на панихидах, благодаря папе начали ходить в храм и в монастырь приходят, помогают.

Последние дни он был настолько спокойный, такой радостный, такой благостный, что около него было просто хорошо побыть; уже говорить было трудно, тяжело, но чувствовалось, что этого и не надо. Папа лежал с открытыми глазами и было видно, что он не спит, а пребывает в молитве или думает, осмысливает свою жизнь. Само пребывание с ним очень много давало. И было как-то очень спокойно и легко, хотя мы все уже осознавали, что речь идет о каких-то днях и часах, каждый раз, когда мы шли в больницу, мы думали: “к чему мы придем?”.

На следующее утро папу должны были опять оперировать. Мы очень переживали, и я ужасно боялась, что папа может умереть на операционном столе. Для меня это было бы ужасно. И вот утром я бежала из монастыря и думала: “Как там папа перед операцией? Надо его скорее собрать”. Прибежав, я была потрясена: он лежал, как маленький ребеночек, и беззаботно спал. Такое было впечатление, как будто ему совершенно все равно – что хотите, то со мной и делайте. Вот такое у него было смирение, такая преданность воле Божией, такая любовь. Пришла медсестра и говорит: “Как, он спокойно спит перед операцией? Больные все всегда волнуются и переживают. Разбудите его, надо везти его в операционную”. Мы его разбудили, и папа говорит: “В операционную? Ну хорошо, поехали в операционную”. Я была потрясена его спокойствием

Только накануне его смерти я поняла, что папа действительно умирает. Утром того дня он мне вдруг говорит: “Ты знаешь, кто я?”. Я на него посмотрела с удивлением и говорю: “Папа, кто?”. Он с таким глубоким чувством смирения и в то же время с чувством какой-то радости мне говорит: “Я грешный поп Глеб, валяющийся в собственном кале и гное”. Я поняла, что он настолько смирился, что ему здесь, на земле, делать больше нечего, что это как бы готовое зернышко для Царствия Небесного. Это было не только смирение, но и глубочайшее, как мне представляется, согласие с Промыслом Божиим, проникновение в замысел Господний о мире. Ведь он говорил, что нужно ему пострадать, потому что исповедовал смертников и других преступников, отпускал им страшные грехи и должен сам пройти очищение, потому что теперь он эти грехи несет. Действительно он взял крест и последовал за Христом.

Папу оперировали. Слава Богу, на операционном столе он не умер. Его привезли в реанимацию. Он пришел в себя, разговаривал с врачами, даже шутил; внезапно ему стало плохо и, несмотря на помощь врачей, он, вероятно, от тромболии скончался. “Не волнуйтесь, мне очень хорошо”, – с этими словами он скончался.

Отпевали папу в Высоко-Петровском монастыре, где он в последнее время служил. По благословению Святейшего отпевание совершал владыка Сергий, архиепископ Солнечногорский, а Святейший прислал соболезнования. Отпевание было в день празднования Казанской иконы Божией Матери, и он служил в Казанском соборе, поэтому сам не мог быть. Святейший с огромным уважением и с любовью относился к папе, а тот очень ценил и любил Святейшего, он не просто отдавал ему должное уважение как предстоятелю Церкви, но и почитал его высокие христианские достоинства.

На отпевание собралось около пятидесяти священников. Это было просто торжество. Честно говоря, первый раз в жизни я была на таком торжестве, я никогда не думала, что похороны могут превратиться в торжество. У меня было такое чувство, будто это двунадесятый праздник и будто все эти священники пришли провожать папу к Господу. Конечно, была скорбь, этого нельзя отрицать, но в то же время была какая-то радость.

Когда я вернулась после похорон в монастырь, я взяла папины проповеди, буквально накануне его смерти изданные духовными чадами о. Глеба. Первое, что мне открылось, – это объяснение смысла мирной ектеньи. Мы просим о мирной христианской кончине и о том, чтобы нам сподобиться с покаянием предать свой дух Господу, потому что когда умирает праведник, то нам как бы открывается Царствие Небесное и мы понимаем, что Церковь наша едина и состоит из здесь живущих и в селениях вечных пребывающих. Когда я прочла эти слова, то ясно поняла, кем папа своей жизнью был. Благодаря его кончине для меня действительно отверзлось Царствие Небесное. Я имею не только веру, а и опыт загробной жизни. Если раньше я верила, всегда верила, что существует иная жизнь, что существует другой мир и что наша жизнь – временная жизнь, то теперь я на опыте познала, что это действительно так, что смерть – это просто переход из этой жизни в жизнь иную. Первое время, когда мне кто-нибудь говорил: “У тебя папа умер”, я чувствовала, что это не то слово, так как он действительно просто перешел в другое состояние, а смерти как таковой нет. И не случайно, что на его отпевании очень много пели “Христос воскресе”. Это действительно свидетельство того, что существует другая жизнь.

Мы все странники на этой земле. Здесь жизнь временная, а для того, чтобы стать наследником жизни вечной, мы должны здесь трудиться. Папа всю жизнь посвятил служению Богу, Церкви, служению своему народу. В каком бы звании он ни был, он всегда считал себя рядовым – рядовой гвардии, рядовой священник, рядовой ученый, рядовой человек. Хотя я прекрасно понимаю, что он был далеко не рядовым…

1. Из беседы с монахиней Иулианией, настоятельницей Зачатьевского ставропигиального женского монастыря в Москве. Полностью беседа с матушкой Иулианией корреспондента журнала “Русское Возрождение” М. А. Холодной опубликована в этом журнале (см. Русское Возрождение. 1995-1996. №64-65). ^
2. См. об этом книгу: проф., протоиерей Глеб Каледа. “Остановитесь на путях ваших… (Записки тюремного священника)”. М., “Зачатьевский м-рь”, 1995. ^

О фильме "Нечаянная радость"
4 марта 2001: Поминовение
21 сентября 2001: 50 лет у Престола Божия
март 2000: Памяти протоиерея Александра Егорова
Ко дню памяти священномученика Серафима (Чичагова)

"И мы жить не сможем, если забудем..."

Воспоминания являются текстовым вариантом замечательной передачи 5 марта 2006 года на радио "Радонеж" с участием священника (ныне протоиерея) Николая Скурат, игумении Иулиании (Каледы), протоиерея Максима Козлова.
Скачать аудио-запись в формате mp3 (6.8 Мб) .

"НАСТАВНИК"
Воспоминания о духовном отце:

По слову одного из чад отца Александра, «самое главное относится к той тайне, которая есть в отношениях между подлинным духовником и его даже самыми недостойными, но чадами. Это тайна любви Христовой. Это то настоящее, чего мы так ищем в Церкви. Не только того, о чём мы можем прочитать в книгах... Вот живой человек, который сам поступает по Евангелию. И ты видишь, что это возможно, и ему веришь. Вот так по-глубокому, до конца. Не в том смысле, что не подведёт, а в том смысле, что то, что он говорит, чему учит, есть до конца правда Евангелия». И дай Бог каждому встретить на своем жизненном пути человека, о котором можно было бы произнести такие слова!

Настоятельница Зачатьевского монастыря:

Вспоминается, что, когда я в детстве ходила на исповедь к батюшке, часто во время больших праздников не было возможности исповедовать каждого ребенка индивидуально. Тогда обычно батюшка собирал нас, всех деток, около аналоя. Он вставал около аналоя сам и ставил всех нас, маленьких, поближе к себе, больших чуть дальше. Он начинал говорить с нами какими-то простыми словами о том, что мы должны слушаться родителей, не обижать младших братьев-сестер, жить дружно, молиться.

Говорил он очень просто и с такой любовью! Всем ведь известно, что родителей надо слушаться, но у него всегда такие живые примеры были. Один раз он говорит: «Вот вы представьте, сейчас вы еще совсем маленькие, юные. Если маленькое деревце начнет расти криво, к нему палочку привяжут, оно растет ровнее. А если дерево уже большое, то какую палочку ни привязывай, оно уже никогда не выпрямится. Так вот и вы, если начнете сейчас с Божией помощью стараться жить по заповедям, то выпрямитесь и вырастите стройными деревцами, а если сейчас стараться не будете, то потом сложно будет». Помню, я отходила от аналоя, и мне так хотелось ровненьким деревцем быть.

Потом, когда я уже выросла, стала в храме много помогать. В храме всегда бывают разные искушения. Однажды, помню, позвал меня батюшка в весенний день к аналою. Солнышко такое яркое было, а окна еще не успели помыть после зимы. И батюшка так показывает на окно и говорит: «Посмотри, окно чистое?» - «Да нет, - говорю, - батюшка, грязное». - «А ты на солнышке хорошо видишь, что он грязное?» - «Конечно, батюшка». - «А если в темноте бы, ты сейчас увидела бы, что оно грязное?» - «Нет, батюшка, не увидела бы». Думаю: что-то батюшка интересно так со мной разговаривает. А он мне и говорит: «Вот ты знаешь - чем ближе к свету, тем ярче тени. Чем ближе к Богу, тем больше всяких искушений. Ты никогда не смущайся, если в храме увидишь или услышишь, что люди, может быть, как-то не так поступают. Чем больше человек старается к Богу приблизиться, чем больше он к Нему приближается, тем действительно ярче эти тени, тем больше враг рода человеческого ставит ему подножку. Что бы ты ни увидела, что бы ты ни услышала - никогда ничем в храме не смущайся. Помни, что ничего без промысла Божия быть не может, что по мере приближения к солнцу правды все делается виднее». Сначала я не придала значение этим словам, а потом часто их вспоминала с благодарностью.

Наш батюшка с огромным почтением и уважением относился к священноначалию и к нашему Святейшему Патриарху Алексию. И вот когда отец Александр уже болел, лежал в больнице, то отцы собрались его пособоровать. Как раз то ли накануне, то ли в этот день я была у Святейшего Патриарха и рассказала ему, что батюшка тяжело болеет. Святейший передал батюшке благословение, поклон и передал, что за него молится и призывает Божие благословение. Помню, после соборования батюшка со смирением всех поблагодарил, попросил у батюшек, многие из которых были его духовными чадами, все молодые и годились ему в сыновья, прощения за доставленные хлопоты. Потом я подошла к нему и говорю: «Батюшка, Святейший Патриарх просил передать вам благословение и что он молится за вас». Он так был тронут! Он так был рад! «Спаси его Господи! Ты передай ему мою сыновнюю преданность, сыновнюю благодарность. Я так ему благодарен за все!» Просто удивительно, как такой уже маститый протоиерей благоговел перед Патриархом, был всегда очень покорным священноначалию.

Смирение у него всегда было удивительное. Я помню, когда уже стала игуменией, слышу, что в разговоре батюшка меня называет на «вы». Я сначала думала, что мне показалось. А потом слышу - один раз, второй, мне даже не по себе стало. Я говорю: «Батюшка, вы что, ко мне на «вы» обращаетесь?!» Он отвечает: «А как же, полагается сан игуменский уважать!»

Пасхальные заутрени особые были, их батюшка служил с большим подъемом. Батюшка особенно любил службы Страстной и Светлой седмиц. Он говорил, что они являются стержневыми в годичном круге богослужения. И мы, переживая в эти две недели Страдания Господа, а затем Его Воскресение, получаем силы на весь год, чтобы нести свои послушания, свои трудности. Он говорил, что без этих недель невозможно жить.

Я помню, он рассказывал, как его духовник отец Алексий Доброседов из Богородского храма впервые ввел его в алтарь со словами: «Запомни то чувство, с которым ты вошел в алтарь, чувство Божиего страха и благоговения. Всегда входи в алтарь с таким чувством». И потом, когда батюшка отслужил первую литургию, отец Алексий советовал ему на всю жизнь запомнить то внутреннее состояние благоговения и страха Божия и с ним служить всю жизнь! И действительно батюшка всю жизнь служил именно так, с благоговением и подьемом, всегда входил в алтарь с чувством предстояния перед Богом. Вот это чувство предстояния пред Богом было всегда - и когда он служил, и когда просто беседовал, и когда исповедовал.

Как говорил один батюшка, каждый священник представляет собой три «а»: «алтарь», «амвон» и «аналой». Кому-то Господь дал больший дар слова, проповеди, т. е. «амвона». Кто-то имеет дар служения, «алтаря», через молитвы призывая людей к Богу, а у кого-то служение особенно выражено через «аналой», через духовничество. Батюшка, конечно, был наделен сполна всеми этими дарами, но основным был «аналой». Когда батюшка исповедовал, то всего себя отдавал этому человеку, чувствовалось, что он очень трепетно относится к тому, кто стоит перед аналоем. Всегда батюшка боялся затмить собой образ Христа, образ Бога, чувствовалось, что Господь рядышком стоит, а батюшка только посредник. И бывало даже так, что придешь на исповедь и не решаешься что-то сказать, страшно бывает открыться, трепещешь. Я говорила ему, что боюсь, не знаю, как сказать. А он тогда: «Ну, давай твою руку». Положит руку на аналой, сверху положит свою руку, прямо чувствуешь такую поддержку, что вот он стоит тут рядышком с тобой, молится за тебя, переживает, и этой своей молитвой, своим участием помогает тебе. Вот так постоишь, он подержит руку на твоей руке, и потом вроде начинаешь говорить, начинаешь каяться. Иногда, помню даже, подходила на исповедь, говорила: «Батюшка, дайте мне руку свою, пожалуйста, я не могу так сказать». Бывало иногда, он голову приложит к своей голове, стоишь, чувствуешь, что он молится, молится - и легче вроде каяться. А иногда бывают какие-нибудь затруднительные вопросы, он скажет: «Подожди, постой здесь», уйдет в алтарь, помолится, потом выходит и начинает дальше что-то говорить.

Батюшка был очень добрый. Не помню, чтобы он когда-либо меня вообще ругал. Один раз в жизни всего наложил на меня маленькую епитимью, да и то я даже сама просила его об этом. А так батюшка не любил накладывать епитимьи, он все покрывал своей любовью. И именно вот эта любовь творила чудеса. Сколько раз шла на исповедь, боялась что-то сказать, думала - вот сейчас батюшка будет меня ругать, мне достанется от батюшки, а встречала такую любовь, которая покрывала и растворяла все. Правда, бывало так, что, когда я думала, что ничего особенного не натворила, батюшка становился строгим, и сразу понимала, что что-то не так, что чересчур я расслабилась.

Еще батюшка очень любил петь. Сохранились записи, к сожалению немногие, когда батюшка поет на литургии Преждеосвященных Даров «Да исправится молитва моя...». На Благовещение батюшка обычно пел «Архангельский глас». Всегда трогательно и проникновенно, чувствовалось, что батюшка предстоит Богу и перед Богом поет, от лица всех стоящих в храме вознося свою молитву.

Достаточно часто бывало, что батюшка предчувствовал что-то и начинал беспокоиться. Помню, я тогда работала в детской реанимации, и иногда выпадали очень тяжелые дежурства. Сестер не хватало, приходилось работать почти за четверых. И вот, помню одно такое дежурство, у меня было четыре аппаратных больных, я крутилась-вертелась, как белка в колесе, боялась кого-нибудь не упустить. И вдруг меня зовут к телефону, звонит батюшка: «Ты как там?» Я говорю: «Батюшка, помолитесь, такое дежурство тяжелое, детки такие тяжелые, я еле успеваю». Он в ответ: «Ну хорошо, я помолюсь, ты иди-иди к ним, не волнуйся. А то мне что-то так неспокойно за тебя стало, дай, думаю, позвоню». Он как-то очень чувствовал, предугадывал, помогал своей заботой.

Батюшка очень заботился о сестрах нашего монастыря. Когда он начал служить в 1951 году и его назначили в Обыденский храм, то там еще было много наших монахинь. Как батюшка говорил, в 50-е годы весь правый придел, где стояла Милостивая икона Божией Матери, на праздник Милостивой заполняли наши монахини. И как-то удивительно, что наши старицы сразу стали к батюшке ходить на исповедь, хотя он был совсем молоденький, 24 года. Батюшку звали тогда отец Александр-молоденький (в отличие от настоятеля отца Александра Толгского). Кто-то даже прозвал его «Красная девица» - он поначалу стеснялся давать благословение, заливался краской, тем более что в Обыденском храме собирались уважаемые люди, интеллигенция, духовные чада отца Алексия Мечева... Но монахини все же сразу выбрали его.

Как-то, вспоминая те годы, батюшка показывал, кто где жил. Он тогда часто ходил по переулочкам, посещая наших монахинь. Тем более что у храма тогда не было никакой комнатки, где можно было бы отдохнуть между службами. После утренней службы батюшка шел по требам, заходил к кому-нибудь из монахинь и отдыхал до вечерней службы. Он рассказывал, что на праздник Милостивой все монахини собирались у кого-нибудь дома, накрывали стол, приглашали всех обыденских батюшек и очень щедро угощали. Монахини были гостеприимны, хлебосольны и всегда пришедших к ним на праздник чем-нибудь одаривали. Одну за одной батюшка провожал их в путь всея земли, пока в 1984 году не скончалась наша последняя насельница схимонахиня Нина.

Промыслительно, что она умерла 23 ноября, и ее отпевали в день Милостивой иконы Божией Матери. А когда она скончалась, батюшка сначала благословил меня поминки готовить, а потом, когда я стала разбирать ее келью, передал мне монастырские фотографии, документы и благословил монастырской иконой Иоанна Богослова «на всю оставшуюся жизнь».

В то время, в 1984 году, конечно, ни мне, ни батюшке не могло прийти в голову, что монастырь будет возрождаться, а тем более, что я буду поставлена его настоятельницей. Но как-то батюшка это предвидел. Когда возник вопрос о восстановлении монастыря, то батюшка принял в этом очень активное участие. Батюшкины молитвы, благословение, конечно, очень нам помогали. Постепенно началось возрождение монастыря.

Батюшка всегда очень близко к сердцу все принимал, переживал, советовал, помогал. Я помню, однажды он мне говорит: «Надо сад вам посадить здесь». Я ему: «Батюшка, где ж нам сад сажать, когда тут сплошная помойка?» Он отвечает: «Ну подожди, в монастыре обязательно должен быть фруктовый сад. Давай я приду, посмотрим, где выбрать место». - «Приходите, батюшка». Он пришел, осмотрел всю территорию, выбрал место между северным и северо-восточным корпусами келий и говорит: «Давай вот здесь». А там помойка жуткая была! «Вы убирайте все, как уберете, звони мне, будем сажать сад». Ну, убрали, слава Богу, вывезли оттуда энное количество грузовиков мусора, батюшка снова пришел, отметил места, где ямы копать для яблонь. Привезли саженцы, он сам стал сажать эти яблоньки. Все нам рассказывал, показывал, как надо сажать, как надо корешочки расправлять. Как сейчас помню, это было 15 октября.

Батюшка велел записать это число и потом вести дневничок, записывать, когда какая яблонька сколько яблочек дает. И вот удивительно, что, когда отец Александр уже тяжело болел, в 1999 году, яблонькам было где-то два года, первая яблонька принесла у нас два яблочка. Я ездила к батюшке в больницу и отвезла ему одно яблочко. Он был так рад этому яблочку!.

А на следующий год, когда батюшка уже скончался, все яблони у нас были обсыпаны яблоками. И как раз мы в тот год готовили документы к канонизации наших матушек. Когда мы их готовили, составляли житие, то я как образец читала житие прп. Феодосия Киево-Печерского. Там в конце есть удивительное место. Когда он был уже тяжело болен, то собрал братию, чтобы проститься с ними и сказал: «Братья, если я обрету благодать у Бога, то вы узнаете об этом - будет очень богатый урожай, вы ни в чем не будете знать нужды. А если я не обрету благодати у Бога, тогда этого не будет». И действительно, в год смерти Феодосия обильным урожаем были наполнены все закрома. Мне это запомнилось.

И получилось так, что в год кончины батюшки все наши яблоньки оказались осыпаны яблочками. Невольно чувствовалось, что батюшка за нас молится, что это тоже плоды его рук. Удивительно, но вот с 2000 года у нас каждый год яблоньки обсыпаны. И никогда не бывает у нас промежутка, мы все бегаем к этим яблонькам, кушаем эти яблочки, они - батюшкино благословение.

До последнего вздоха, даже когда он уже не мог служить, он приезжал в Обыденский храм и там, лежа в своей келейке, исповедовал духовных чад. Чада всегда для него были на первом месте, и он не жалел на них ни времени, ни сил. В любое время он готов был прийти на помощь - утром, днем, ночью, всегда обо всех молился, обо всех заботился. Я сейчас не сомневаюсь, что и из Царствия Небесного он о нас, конечно, заботится и молится за нас.

Беседа с заместителем председателя Синодального отдела по монастырям и монашеству, настоятельницей Зачатьевского ставропигиального женского монастыря Москвы игуменией Иулианией (Каледой).

— Матушка, третий год Вы исполняете послушание заместителя председателя Синодального отдела по монастырям и монашеству. Сегодня о деятельности Отдела многие судят по монашеским форумам, работе членов Коллегии, которые все чаще выезжают в монастыри для решения важных вопросов монастырской жизни, печатным изданиям, адресованным к монашествующим. Расскажите, чем еще занимается Синодальный отдел по монастырям и монашеству. С какой целью он был учрежден?

— Отдел (изначально Комиссия по делам монастырей и монашества) был учрежден решением Священного Синода для оказания помощи возрождающимся монастырям в устроении монашеской жизни согласно каноническим положениям Русской Православной Церкви.

В 1990 году была образована Синодальная комиссия по делам монастырей, которую в разные годы возглавляли епископ Владимирский и Суздальский Евлогий (ныне митрополит Владимирский и Суздальский), почивший ныне епископ Орехово-Зуевский Алексий (впоследствии архиепископ Костромской и Галичский) и архиепископ Сергиево-Посадский Феогност. Решением Священного Синода от 15 марта 2012 Синодальная комиссия была преобразована в Синодальный отдел по монастырям и монашеству. В своей практической деятельности Отдел наиболее тесно взаимодействует со ставропигиальными монастырями.

По благословению Патриарха председатель Отдела, наместник Свято-Троицкой Сергиевой лавры архиепископ Сергиево-Посадский Феогност вместе с членами Коллегии проводит собеседования с кандидатами перед приемом в монастырь, рукоположением духовенства, перед иноческим, монашеским и схимническим постригами. Владыка регулярно служит в ставропигиальных монастырях, старается быть в курсе монастырских проблем, в той или иной степени помогает эти проблемы решать.

Правящим архиереем и Священным архимандритом ставропигиальных монастырей, как известно, является Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Председатель Синодального отдела по монастырям и монашеству регулярно знакомит Его Святейшество с последними событиями жизни монастырей, предоставляет информацию о них.

Синодальный отдел также осуществляет взаимодействие с епархиальными монастырями, епархиальными архиереями и при необходимости с Управлением делами Московской Патриархии.

Например, для того, чтобы открыть новый монастырь в епархии, правящий архиерей в письменной форме испрашивает благословение Святейшего Патриарха. Прошение поступает в Синодальный отдел, после чего члены Коллегии Отдела выезжают на место, чтобы ознакомиться с ситуацией, увидеть жизнь общины, посмотреть, есть ли условия для монашеской жизни. Наличие общины — это главное условие для создания монастыря. Иногда, слава Богу, редко, но бывает, что есть храмы, здания, а общины как таковой нет. Чаще, конечно, бывает наоборот: есть полуразрушенный монастырь, пусть не очень хорошие, но все же условия для проживания, и есть община. Даже небольшая община, в которой собрались люди во имя Христово, чтобы вместе осуществлять свое спасение, бороться со страстями и обретать дорогу к Богу, является необходимым условием для начала монастырской жизни.

Внешние условия жизни будущего монастыря должны также соответствовать определенным требованиям государственной системы (наличие оформленного права на имущество, на земельный участок). Для помощи вновь возникающим обителям в 2011 году Комиссией по делам монастырей и монашества были разработаны предложения по основным критериям открытия новых монастырей, вошедшие в состав Рекомендаций Священного Синода епархиальным архиереям касательно открытия монастырей.

— Бывает ли, что Коллегия приезжает, чтобы закрыть монастырь?

— У нас нет такого понятия — закрыть монастырь: есть понятие упразднить монастырь. Бывали случаи, когда от архиереев поступали прошения об упразднении монастыря. Скажем, монастырь оказывается в самом центре города, и община лишается надлежащих условий проживания. Тогда архиерей принимает решение создать на этом месте архиерейское подворье или приходской храм, а общину перевести туда, где есть более подходящие условия для жизни монашествующих. Иногда архиерей принимает решение упразднить монастырь из-за малого количества насельников, но общинная жизнь при этом продолжается.

— Матушка, Вы сказали, что Синодальный отдел помогает монастырям решать проблемы. Как именно Отдел получает сигнал с просьбой о помощи?

— В Отдел сигнал от епархиальных монастырей, как правило, поступает из Управления делами Московской Патриархии. Именно туда приходят письма от епархиальных архиереев и из монастырей. Управделами направляет их к нам с соответствующей резолюцией от священноначалия, чтобы мы разобрались в ситуации.

— Управделами — это первая инстанция, куда могут обратиться за помощью монастыри?

— Монастырская жизнь многогранна: одни вопросы находятся в ведении правящего архиерея епархии, по другим бывает необходимо обратиться в Управделами. На практике к нам достаточно часто звонят игумены и игумении посоветоваться, как поступить в той или иной ситуации повседневной монастырской жизни, и мы всегда стараемся помочь в решении практических вопросов, связанных с канцелярией, хозяйственной деятельностью, реставрацией, отношениями с государственными органами или касающихся внутренней жизни обителей. Хочется отметить, что по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла епархиальные монастыри с каждым годом все теснее сотрудничают с Синодальным отделом по монастырям и монашеству. Так, в декабре этого года в рамках регионального этапа XXIV Международных Рождественских образовательных чтений состоялось первое собрание руководителей епархиальных структур, ответственных за монастыри, участники которого имели возможность обсудить вопросы монастырской жизни в регионах, проблемы юридического и хозяйственного характера, а также познакомиться с основными направлениями деятельности СОММ. 130 человек стали участниками этой встречи, в том числе представители таких отдаленных епархий, как Южно-Сахалинская и Курильская, Читинская, Корсунская.

— Хорошо ли принимают Комиссию Отдела в монастырях, когда она приезжает в епархии по сигналу о помощи?

— Как правило, очень хорошо. Конечно, нас, как любое начальство из Москвы, ждут «со страхом и трепетом». Мы же, в свою очередь, всегда стараемся приехать, чтобы по-братски или по-сестрински помочь. Все члены Коллегии сами являются игуменами и игумениями монастырей и знают монастырскую жизнь изнутри. Им знакомы все проблемы и искушения монашества, и поэтому мы приезжаем совсем не для того, чтобы найти и наказать виновных, а чтобы помочь справиться с той или иной ситуацией. Поэтому, как правило, в процессе общения складываются добрые, а иногда даже и дружеские отношения с монастырями, в которые мы приезжаем.

— Еще одно направление деятельности Отдела — это монашеские форумы и конференции, которые стали традиционными. Материалы конференций Отдел публикует на официальном сайте, позже они выходят в печатном виде. К сожалению, не у всех желающих есть возможность посещать конференции и другие форумы. Расскажите, какова цель этих встреч.

— Такие встречи нужны нам, прежде всего, для общения. Господь говорит: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них». Хотя мы и являемся игуменами или игумениями монастырей, все мы нуждаемся в советах опытных людей, ведь совершенству, как известно, нет предела.

Когда мы получили благословение Святейшего Патриарха проводить конференции, стали думать над тем, как именно это надлежит делать. У всех нас одна цель: искание Христа, созидание Царствия Небесного внутри своего сердца, борьба со страстями, а это и есть святоотеческий путь исполнения евангельских заповедей. «Христос вчера и днесь Той же и во веки», и монашеская традиция остается неизменной. И хотя мы, слабые и немощные, люди ХХI века, не можем нести подвигов, которые несли христиане первых веков, но исполнять Заповеди, бороться со страстями, очищать свое сердце, чтобы в него могла вселиться благодать Святого Духа, мы обязаны. Именно поэтому было выбрано направление освещения монашеских традиций и опыта Отцов, как этим традициям следовать.

По благословению Святейшего Патриарха Кирилла мы изучаем опыт Поместных Церквей, приглашаем на форумы монашествующих со Святой Горы Афон, из монастырей других Поместных Церквей. Но, что очень важно, мы не стремимся перенимать особенности той или иной Церкви, не собираемся менять традиции, сложившиеся у нас, а лишь стараемся приобщиться к богатому святоотеческому опыту, который был накоплен за два тысячелетия истории христианства.

На первую конференцию, которая состоялась в 2013 году в Свято-Троицкой Сергиевой лавре, был приглашен митрополит Лимасольский Афанасий, который 22 года подвизался на Святой Горе Афон, был игуменом монастыря, а в настоящее время окормляет несколько мужских и женских обителей на острове Кипр. Владыка высказал очень важную мысль о том, что когда мы собираемся вместе, то говорим об опыте святых Отцов и о той традиции, которую они передавали друг другу — от учителя к ученику. При этом речь идет о духовных основах монашеского делания, а внешние формы, такие, как разнообразие покроя монашеского облачения, никакого значения для нашего спасения не имеют. Встречаясь, мы говорим о сущности монашества, о том, как соединиться со Христом.

Во время наших встреч игумены и игумении монастырей делятся своими размышлениями, основанными на святоотеческом учении и собственном опыте, как положительном, так и отрицательном, с тем, чтобы помочь друг другу избежать ошибок и получить пользу в деле устроения монастырской жизни.

— На последней конференции, которая проходила 23-24 сентября 2015 года в Покровском ставропигиальном монастыре Москвы, игумены и игумении обсудили ряд вопросов в формате круглых столов. Причем вопросы монастырской жизни женских и мужских обителей обсуждались отдельно — игумены и игумении собирались за круглыми столами в разных зданиях. Поделитесь, пожалуйста, своими впечатлениями от прошедшего мероприятия. Кажется, обсуждение за круглым столом для игумений проходило достаточно живо?

Еще говорили о том, что очень важно игумении, исполняя административные послушания, оставаться матерью для сестер, вместе бывать на богослужениях, на общей трапезе, общаться с сестрами. Ведь пример игумении вдохновляет и организует. Если матушка вместе с сестрами молится на службе, то Сам Господь начинает действовать между ними.

В монастыре, как и в семье, невозможно все время только делать дела, только исполнять послушания. Всем бывают нужны моменты отдохновения, когда люди просто встречаются, разговаривают друг с другом. На примере своего монастыря я вижу, как это нужно сестрам. Мы стараемся находить возможность собираться вместе: обсуждать монастырские вопросы, читать святых Отцов или проповеди Патриарха, осмысливать прочитанное, вместе ездить в паломнические поездки. Все это способствует преодолению отчуждения и объединяет монашескую общину.

Очень важно, когда мы не боимся друг другу что-то сказать, когда сестры высказывают свое мнение, свое видение того или иного вопроса. Конечно, последнее слово всегда остается за игуменией, но очень важно для монашеской общины, когда все ее члены имеют возможность высказываться. Ведь, по слову апостола, в первой христианской общине были одно сердце и одна душа — так должно быть и у нас. Для этого бывает нужно услышать друг друга и прийти к общему мнению. Ведь после того, как мы находим общее решение, мы начинаем действовать и очень важно, чтобы наши действия отражали наше единодушие. Все эти вопросы обсуждались за круглым столом.

— Вы сказали, что очень важно для игумении, исполняя административные послушания, оставаться матерью. Но и мать, какой бы ласковой ни была, вынуждена время от времени проявлять строгость. Часто ли игумении приходится быть строгой с сестрами? В чем тяжесть игуменского креста?

— Всегда легче по-доброму договориться с человеком, но когда не получается, приходится, что называется, употреблять власть. Мне это очень трудно дается, я человек мягкого характера и потом сама переживаю едва ли не больше тех, к кому была строга. Сестры имеют разные характеры, и очень важно в каждом конкретном случае находить такой способ воздействия, который принесет сестре наибольшую духовную пользу. В монастыре как в семье: если мать не будет ограждать свое дитя от опасности, ребенок может искалечиться. Хотя иногда и мать допускает некоему отрицательному опыту быть, если чадо не понимает по-хорошему, для его же блага.

Игумения несет ответственность за души сестер. Во время поставления в сан читается особенная молитва, где Господом ей поручаются души сестер, которые она должна привести ко Христу и за которые даст ответ в день Страшного суда. В этом вся тяжесть креста игумении — ответить не только за себя, но и за вверенные души. Ведь на самом деле никто из нас не сможет ничего сказать в свое оправдание. Если такие праведники, как преподобный Сисой Великий, перед кончиной говорили, что не знают, положили ли начало покаянию и угодны ли Господу их дела, то что сказать нам, грешным, о себе? Эта ответственность только повергает нас к стопам Спасителя и Матери Божией с мольбой о помощи исполнить послушание, потому что человеческими силами это невозможно.

— Матушка, Вы являетесь членом Президиума Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви. В этом году Комиссию Присутствия по вопросам организации монастырей и монашества возглавил митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий. Проект «Положения о монастырях и монашествующих» при обсуждении в сети собрал очень большое количество комментариев. В каком состоянии находится документ в настоящее время и почему, как Вы думаете, к нему проявили такой интерес не только монашествующие, но и миряне?

— Проект «Положения о монастырях и монашествующих» подготовлен Комиссией по вопросам организации монастырей и монашества и передан в Секретариат Присутствия для рассмотрения на Архиерейском Соборе.

В настоящее время Комиссия под председательством Высокопреосвященного митрополита Нижегородского и Арзамасского Георгия разрабатывает образец Устава внутренней жизни монастыря. Это важные документы, которые помогают нам организовать как внешнюю, так и внутреннюю монашескую жизнь.

Что касается интереса мирян к этим документам, то есть удивительные слова преподобного Иоанна Лествичника: «Свет инокам — ангелы, а свет мирянам — иноки». Монастыри всегда были для мирян своего рода маячками среди бурного житейского моря и привлекали людей не только из числа тех, кто решил посвятить себя Богу, но и вообще всех верующих. Взирая на эти маячки, христиане обретают свой путь ко спасению. Вспомним, как раньше созидались поселения, как возник, например, Сергиев Посад. Преподобный Сергий удалился из мира для спасения своей души. Но вокруг его келии в глухом лесу начали селиться братия, потом обычные люди, и так возникло целое поселение. Известно, что вокруг многих монастырей образовывались сначала слободки, а потом города. Так было всегда, и будем надеяться, что так и будет. И в наши дни мы нередко узнаем, что когда где-то в глубинке возрождается монастырь или подворье, то жизнь вокруг меняется: люди приходят к вере, близлежащие деревни поднимаются из руин, земля начинает плодоносить, повышается рождаемость... Поэтому, я думаю, интерес к монашеской жизни всегда был и остается у мирян и в наши дни.

Беседовала Екатерина Орлова

Синодальный отдел по монастырям и монашеству/Патриархия.ru